Стоило съеденное, а пуще того, выброшенное, немереных денег, несовместимых с колхозной пенсией, но такие вопросы Борисыча не мучили, он же ничего не крал, а только восстанавливал попранную социальную справедливость. К кассам он не подходил, добывать оттуда деньги не пытался, тем более что небезосновательно полагал, что их там и нет; перед концом рабочего дня кассы снимаются, и вся выручка сдаётся в центральную кассу, соваться куда остро не рекомендуется. А раз денег не трогал, значит — не вор. По-настоящему крадут те, кто за импортную дрянь в кассе расплачиваются, вот уж там — вор на воре.
Особо возмущал Борисыча винный отдел, стыдливо прикрытый занавесочкой в ознаменование того, что утром и вечером торговли спиртным нет. Занавесочка для любознательного пенсионера не преграда, и посему Борисыч внимательно изучил ассортимент вин. Хапать, что ни попало, он не торопился, памятуя старую, ещё советских времён историю. Рассказывали, будто некий мужик выиграл в спортлото сто тысяч тогдашних рублей. На радостях счастливчик купил десять ящиков водки и в тот же день помер с перепоя, не ополовинив и одного ящика.
Борисыч по деревенским меркам был трезвенником: стопарик водки по календарным праздникам и бокал шампанского на Новый год — всё, что он себе позволял. И всё же, сердце не выдержало, когда он увидал огромные, литра на три, причудливые бутыли с коньяком и виски. Про французский коньяк Борисыч слыхал, что котируется Наполеон, а про виски, будто бы там какая-то лошадь есть. Надписи на бутылях были сплошь заграничные, хотя по закону такое не разрешается. Что за люди, никакого уважения к закону! Зато ценники на огромных бутылках поразили Борисыча в самую печень пятизначными числами, вызвав разлитие желчи. Устоять было невозможно, и Борисыч забрал обе бутыли. Весили они преизрядно, но, как говорится, своя ноша не тянет. Одну бутыль, ту, которая с лошадью, Борисыч откупорил и попробовал, что туда налито. Потом долго плевался и запивал мерзость лимонадом. Сразу вспомнилось, как один бывалый знакомый рассказывал, будто бы вискарь делаюттак: берут самую дрянную палёную водку и полощут в ней сильно ношеные портянки. Чем ядрёней от портянок смердит, тем дороже будет вискарь. Испробовав многотысячный напиток, Борисыч был склонен поверить болтуну.
И всё же, винный отдел Борисыч стороной не обходил. У него вошло в привычку баловать себя по вечерам финским ягодным ликёрчиком, да и чешского пива баночек десять не мешало бы захватить.
Десятую банку «Козела» Борисыч прибрать не успел. Здоровенный дядька в камуфле с нашивкой «Охрана» объявился неясно откуда, насел на Борисыча и мигом защёлкнул у него на запястьях наручники.
— Что это значит? — возмутился Борисыч. — Немедленно снимите эту штуку!
— То и значит, — ласково пропел охранник. — Я гадаю, кто тут шарится чуть не каждую ночь, а это вон кто!
— Я же ничего! — вскричал Борисыч. — Я только посмотреть!
— Смотреть надо днём, — наставительно заметил охранник. — И через кассу. Ну-ка, что ты тут насмотрел? Молоко сгущённое, ветчина в банках, печенье Курабье, зефир в шоколаде — сладенькое, небось, любишь? — пиво баночное… много пива… — лет на пять насмотрел, не меньше. А что у тебя в карманах?
— Не имеете права! — из последних сил защищался Борисыч. — Ордера на обыск у тебя нет!
— Ордер тебе в полиции выпишут, а я тебя с поличным взял, мне ордер без надобности.
Сторож споро обшмонал беспомощного Борисыча.
— Так, документов никаких. Оно и понятно, кто же на такое дело с собой паспорт берёт? Кошелька тоже не имеется; зачем кошелёк, если всё можно взять задаром? Зато есть ключик, простой, не золотой. Интересно, от чего ключик?
— Верни ключ! — потребовал Борисыч. — Не твоё!
— В морге тебя переоденут. И ключик вернут. Под расписку. А пока так обойдёшься.
— Верни ключ, ворюга!
— У, ты как заговорил? — удивился охранник. — Ничего, сейчас наряд вызову, в участке разберутся, кто тут ворюга. Ты пока в подсобке посиди, а я за нарядом сбегаю. Это недалеко, до кнопки сигнализации рукой подать.
Борисыча невежливо ухватили за воротник и, поддав коленом под зад, поволокли в сторону подсобки, из которой Борисыч появился пятнадцать минут назад.
Борисыч даже не сопротивлялся, столь неожиданным оказался поворот судьбы.
Подсобка была забита вёдрами, корзинами для мусора, огромными швабрами, какими понаехавшие узбечки моют пол, инструментом для расчистки снега в зимнее время, ещё чем-то, не представляющим коммерческой ценности и потому не интересующим Борисыча. А на единственной свободной стене зияла дверь, ведущая в родной Борисычев чулан. Дверь была широко распахнута, но слеподыр охранник в упор не замечал её.