Все маленькой ее считал, а тут пригляделся и понял в одночасье, что вошла она уже в девичью пору и, припомнить ежели, так с самой весны ходит с шалыми глазами. Ага, того и гляди замуж попросится. Вот те и на! Выходит, и к ней бес в голову влез… Поладить бы голову Анне, есть за что! Без спроса бегала на мирскую вечёрку. Когда передали — нутром закипел, за косу оттаскать хотел, чтоб не повадно было самовольничать. Ладно, первая вина прощена и виду не подал, смолчал кротко. А поглядывать, куда дочь дальше оглобли повернет — это надо!
Вздыхал Секачев на кровати и все говорил и говорил с собой. Как не вздыхать родителю, до любого доведись. Ростишь, ростишь дите, души может не чаешь в нем, а придет незнаемый прежде чужак, и отрывай от сердца дорогое, родное. Ладно еще, как добрый человек подвернется. А если пустой, заполошный какой… Нет, если уж невтерпеж — за своего, старой веры, ступай. Свои потишей, покамест соблюдают себя. А, впрочем, зряшное дело сейчас толковать об этом. Не перестарка Анна, собой пригожа, не обойдут ее женихи. Да и как можно родителя бросать одного. А хозяйство… Нет уж послужи-ка ты, Анна. Послужи отцу!
По солнцу в просветах между сосен, по теням, что пятнали усыпанную сухими иглами землю, по тем своим особым приметам Аннушка увидела, что наступил самый полдень.
До балагана было недалеко.[10] Пройти гарь, знакомый Сохатиный лог, а там Беличьей гривой до озера.
В лесу на подсочке их работало четверо. На первом участке вздымщиком Алексей, а на другом открывал сосны дружок его, Егорша Черемшин. На вечерках ребят не разлей водой и тут, в бору, они вместе.
Сборщиц живицы тоже двое. Следом за Алексеем Аннушка ходит, а Егоршины деревья на досмотре у Агашки Полозовой.
Чистый, без подроста, бор открывался далеко, размываясь в теплой недвижной дымке. Желтизна ровных сосновых стволов стремительно уходила вверх и где-то там, в синеве неба, гордо держала густую зелень вершинной хвои. Внизу тихо и душно, остро пахло смолью и дурманом близкого багульника.
Она устала. Ее тяготила одежда, та плотная одежда, что спасала от комаров. В Чулым бы сейчас, так бы и не вылазила из ласковой его воды…
Сегодня на обед Агашка картошку варит. Попеременно это у них с Аннушкой. То одна, то другая приходит к балагану пораньше. А готовят они не каждый день. Это уж когда до вечера в лесу, когда живицы много. В другие дни работу кончают пораньше и горячее только дома.
Никому не знать, как ждала Аннушка этого дня! Пряник-то все у нее, уж неделю с собой носит. А все случая такого не было, чтобы добраться до кошеля Алеши. Открыто отдать… А если откажется? Не водится в Сосновке того, чтобы девка с угощением навязывалась. Сегодня, кажется, тот самый день… Только скорей, только до ребят успеть к балагану!
Аннушка добрала второе ведро. Воронка-подстава была полной, опорожнить ее недолго. Она невольно залюбовалась ровностью боковых желобов на толстом стволе сосны. По ним в широкий продольный желоб медленно сочилась прозрачная живица — такая пахучая, что кружилась голова.
Вот, во всем он, Алеша, от других разнится. Все-то у него выходит красиво. Здесь, в работе, песню ли с Егоршей запоют. А как на вечерке пляску повел, которая краковяк… Да что говорить!
У таежников свои мерки к человеку. В тайге каждый открывает себя скоро. И скоро верную оценку получит. Во многом себя показал парень. В деревне он на славе, а в бору как работает! И чист душой Алеша. Доведись с таким жизнь мерять — не страшно.
Балаган у озера — старая замшелая избушка с односкатной крышей. Рядом артельщики поставили навес на шести столбиках. Под навесом просторно, продувно. Лежат там про запас пустые кадки для живицы, желтеет полененка дров на случай непогоды, поближе к избушке стоит грубый стол из колотых деревин.
Картошка варилась, котел на тагане уже попыхивал паром. Агашка в широких мужских штанах сидела на корточках возле костерка и ровняла палкой огонь.
Аннушка еле перевела дух. Лицо разъедал горячий пот, болели от коромысла руки и плечи. Она сбросила накомарник, платок, скинула легкие бродни и осталась в шерстяных носках. Спустилась к черной дегтярной воде озера и долго охолаживала комариный зуд в руках.
Агашка встретила у костра весело. Оглядела с ног до головы.
— А ты, яблочко сосновенькое, похудела и красивше стала. Приглядная… Загорела-то как!
Аннушка отвела разговор.
— Кипит?
— Картоха бурьянит!