Аннушке дорога к Полозовой запретна, давно ее страшными словами застолбил отец. Ты — старой, истинно праведной веры и бесовского верчения должна чураться! Долго, помнится, началил, увещевал родитель и слово взял, что забудет дочь про мирские игрища.
Постель у Аннушки в горнице. Не спится сегодня. А и не думала спать. Глядит на лунную ночь за окошком, на светлое оголовье лавки у стола, слушает знакомую тишину дома и распаляет себя разными соблазнами.
Господи! Какая же сила таится в том слове, что дала отцу.
И так, и сяк думается. То страх охватит, то какое-то безотчетное, ознобное ликование. Будто кто толкает на худое, так и манит нарушить слово. А что… Сладостно переступить через немогу. За тем запретным словом открывается воля-волюшка. И сразу обретаются крылья.
Все так, только куда понесут те крылья, крепки ли они? А как ожгутся, сгорят скоро… И — падешь ты тяжко на землю греха. Еще ладно, как искупишь тот грех на земле, а как и на том свете взыщется?!
Слышно, захрапел отец в своей боковушке. Спит он крепко и редко когда встает до утра по нужде.
Вспомнилось: дверь в сени открыта. Только осмелиться, не услышит тятенька, что ушла.
А, была не была! Грех-то покаянием очистится! Сдернула Аннушка с жердочки давно накатанное выходное платье, надела, схватила в руки ботинки и неслышной тенью за дверь упала.
Стояло вёдро, был конец июня, и хмелевая теплынь тайги переходила днями в жару. А нынче и ночью морная духота, иди и платочком вытирайся. А, может, от волнения она вспотела? Вдруг донесется до отца, объявится ее самовольство. Ну, да что теперь, когда уж приняла половину греха. Эх, Алеша Иванцев! Знал бы ты, что из-за тебя это встала на дорогу родительского ослушания Аннушка…
Вечерками всегда правил Егорша Черемшин — белобрысый глазастый парень, косая сажень в плечах. Он же в Сосновке комсомолом правит.
Вечерка начиналась с того, что каждый парень девку себе выбирал. Выбиралась, понятно, близкая сердцу, так что сразу и рассаживались на лавках с умыслом.
Видно, тому быть… Слева от Алексея открылось местечко, и Аннушка, забыв про стыд, кинулась в передний угол. Впрочем, еще толкались с веселым гомоном у стен парни, и этого ее порыва никто не заметил.
А Алексей углядел. Нагрудился, в карих глазах удивление.
— Аненка! И ты к нам… Неужто отпустил тятька? Давай, это хорошо, хватит дома сидеть букушкой. Ты слушай… если обидит кто — скажи. Ага, мы в ячейку вызовем, скоро одернем!
«Только один ты обидеть можешь меня, любимый…» — с острой тоской подумала Аннушка, глядя на четкий профиль парня, он уже разговаривал с другой соседкой, Любашкой Показаньевой.
Душно в избе, тесновато. Лампа под потолком мигает, исходит дымным чадом, боковина стекла косо задергивается сажей. Мало света, а зачем он ярче? Потемочки молодым никак не помеха…
Она сидела сама не своя. Что-то дальше будет?
Егорша выступил на круг. Тряхнул жиденьким чубчиком и — нарядный, красная рубаха на нем горела, медленно, манерным шагом заходил вдоль лавок, громко, с легкой издевочкой спрашивал у парней:
— Люба соседка? Ах, нет… Позвольте, какая же мила?
Алексей дернул левым плечом.
— Эта мила!
Егорша ловко, играючи, приподнял за талию Любашку и усадил ее на колени Иванцева.
Аннушка опустила голову, покусывала губы. Никому она не приглянулась, никто ее не выбрал — это как, неуж хужей других?
Начали «ходить по горнице».
На хождение всегда назывались песельники. Брался парень с девкой за руки, и чинно начинали выхаживать по кругу. За первой шла вторая, третья пара…
Парни с девками меняются, сходят с круга… Едва Алексей с Любашкой присели на лавку, как взметнулась Аннушка, забрала ее ревность, уязвленное самолюбие. Степенно поклонилась.
— Алексей Николаевич, а со мной не желаете…
И подала парню тонкую загорелую ладонь.
Приглашает «ходить по горнице» девушка и отказать ей — значит почти опозорить, обидеть. Такое делалось редко, разве что с нехорошим умыслом.
Опять удивленный этой решительной смелостью соседки, Алексей готовно встал и по заведенному порядку поцеловал Аннушку легким благодарным поцелуем.
Ничего, решительно ничего в этом поцелуе и не было, а как же он поднял Аннушку. Впервые целовал ее парень! Ухватилась за сильную руку Алексея и еле-еле шевелила губами песню. И горела вся, не видела никого от нахлынувшего счастья. Как в густом таежном тумане донеслось до нее.
— Благодарствую!