- Боюсь... - просто сказал он, вцепившись в её плечи. - Но это неважно.
Сама она боялась так, что не выдержала и зажмурилась. Её била ознобная дрожь. Низ живота тянуло судорогой, по спине бежали ледяные мурашки, и она стиснула зубы, чтобы не закричать, когда он, закусив губу, нестерпимо медленно проникал в неё. Но он был прав - всё это было неважно.
Важным был только солёный и горький вкус его губ, запах его разгорячённого тела, его хриплый стон, когда он наконец содрогнулся глубоко внутри неё. И тогда она всё-таки закричала, выгибаясь, содрогаясь, освобождаясь от грязного сарая, от спёкшегося пепелища, взлетая выше, выше, выше...
В небо.
***
Лёка вздрогнула, когда он провёл губами по её виску.
- Холодно? - спросил Антон едва слышно, ещё крепче обнимая её и притягивая ещё ближе, хотя крепче и ближе было уже некуда.
Она помотала головой и осторожно высвободилась из его рук. И опять близко-близко увидела его затуманенные, удивлённо раскрывшиеся глаза.
Лёка знала, что именно надо сказать - то, что она никогда и никому не говорила. Даже если после этого он действительно встанет и уйдёт.
- Я тоже никогда раньше этого не делала, - проговорила она очень чётко и положила пальцы на его шевельнувшиеся губы. - Сама не делала. Со мной делали. Меня три года назад изнасиловали на гаражах. - Она передохнула, неотрывно глядя ему в лицо. - Трое бухариков. Я потом подожгла этот сарай, когда они отрубились внутри, но они успели выскочить... только обгорели. А потом просто сгинули куда-то. А я никому про это не говорила. Но я боялась, что никогда... что я никогда не смогу больше, что я никогда... что я...
Антон, не сводя с неё потрясённого, остановившегося взгляда, мягко отстранил её руку. И сам отстранился.
Сейчас ей и вправду стало очень холодно.
Вот и всё, - поняла Лёка с обрывающимся сердцем.
Всё.
И как же она будет теперь жить?
- Я тебя люблю, - отрывисто и хрипло выговорил Антон. Глаза его странно блестели.
- Что? - замерев, ошеломлённо пробормотала она.
- Я тебя люблю, - повторил он уже громче, с силой проводя рукой по лицу. - Ты самая... - Голос его сорвался, и он крепко зажмурился.
Она молча зарылась лбом ему в плечо, чувствуя только, как его ладони отчаянно гладят её волосы, шею, спину. Чувствуя, как гулко колотится его сердце - так же гулко, как её собственное.
И, переворачиваясь, снова потянула его на себя, ловя губами его губы, вздрагивая в нетерпеливом ожидании полёта.
- Я же ещё вчера тебя вообще не знала... - с невероятным удивлением выговорила Лёка потом, приподнимаясь на локте и снова заглядывая ему в лицо.
- А я тебя всегда знал, - легко отозвался Антон и улыбнулся. - Я знал, что ты будешь. И даже знал, какая ты будешь.
- И какая же? - с любопытством спросила Лёка.
Он подумал несколько мгновений, а потом очень серьёзно ответил:
- Моя.
***
Из крепчайшего счастливого сна они вывалились далеко за полдень, да и то потому, что ежиха Меланья, возмущённая полным к себе пренебрежением, начала что-то рыть на кухне, видимо, устраивала подкоп под холодильник, к съестным припасам.
Свесившись с дивана, Лёка огляделась в поисках своих шорт и мобильника в них.
Четырнадцать пятьдесят две и три непринятых вызова от бати.
Три от Ванятки.
Один от Лазаря.
- Убиться веником, - пробормотала она и оглянулась на Антона. Тот завороженно смотрел на неё и блаженно лыбился. Малахольный.
Чувствуя, что расплывается в такой же дурацкой улыбке, Лёка поспешно прогнала её и отрывисто сказала:
- Так. Мыться, одеваться, есть, кормить ежиху и ехать к твоей маме.
- Есть, товарищ сержант! - фыркнул Антон. - Есть - есть и всё остальное тоже. - И жадно провёл пальцами по её голой спине, спускаясь от лопаток всё ниже. Как будто не делал этого уже раз сто.
Или двести.
Поймав эти бесцеремонные пальцы, Лёка сжала их и выпалила совершеннейшую чепуху:
- У тебя руки красивые. Ты на пианино не играл?
- На скрипке, - невозмутимо отозвался Антон.
- Ух ты-ы... - уважительно протянула Лёка, но осеклась - опять-таки нефиг баловать. - А в плеере у тебя случайно не Вивальди?
- Ага, и Паганини, - подтвердил он с той же невозмутимостью и захохотал, очень довольный тем, как округлились её глаза. - А что? В одну телегу впрячь неможно коня и трепетную лань?
Умник! Пиит! Выделывается ещё...
Догнала его она уже возле ванной, потому что, в отличие от этого наглеца, стеснялась носиться голышом и задержалась, отыскивая футболку.
А потом они выполнили все пункты намеченной программы и отправились в гараж, где Антон с раскрытым ртом выслушал лекцию об истории "Сузуки Десперадо" вообще и Лёкиной Сузы, в частности.
Прервавшись на минуту, Лека глянула в его сосредоточенное лицо, - тот аж лоб наморщил, внимая, - и фыркнула. А потом коротко сообщила: