Лёка с почти стопроцентной уверенностью знала, почему она так говорит. И с такой же уверенностью в ответе она задала ещё вопрос:
- А себе ты варишь горячее? Суп?
- Лапшу "Роллтон", - серьёзно откликнулся тот и сунул пакет с передачей и запиской вернувшейся толстой санитарке в белом халате. И тут же набрал номер на сотовом.
- Мама! Я пришёл. Я тебе всё принёс - поесть и книгу. - Лицо его просветлело и тут же озабоченно нахмурилось: - Ты как?
Лёка отошла в сторону, а потом вообще, аккуратно притворив за собой дверь, выбралась на крыльцо. Ей вовсе не хотелось слышать их разговор.
А ещё она подумала о том, что Антону, как и ей, сейчас надо будет возвращаться в совершенно пустую тёмную квартиру.
***
После смерти тёти Нюты она стала часто просыпаться среди ночи и потом долго лежать без сна, следя, как по потолку и стенам комнаты пробегают отсветы фар от проезжавших мимо машин.
А иногда, разрывая сон, она резко садилась в постели с бешено колотившимся сердцем и подступавшим к горлу тяжёлым комком. Она торопливо устремлялась к окну и распахивала его. Холодный ночной воздух помогал, проясняя нахлынувшую муть, но ничто не могло прогнать тоску. Страшную чёрную пустоту, которая жила внутри неё. Пустоту, спёкшуюся, как уголь на пепелище.
Лёка могла бы позвонить отцу, - разница во времени позволяла, - но знала, что батя сразу встревожится, разволнуется, начнёт толковать об интернате, и всё такое. Она звонила ему несколько раз в неделю, и уж никак не ночью, всегда бодро, но кратко рассказывая о себе, о Сузе, о школе. В общем, дёргать батю по таким пустякам она не собиралась.
Когда её ночные пробуждения начали повторяться регулярно, Лёка купила всё в той же аптеке пузырёк таблеток под названием "Вечерние" и стала пить их перед тем, как рухнуть в постель, допоздна засиживаясь в Сети.
Это помогало.
Пока помогало.
У всякой проблемы всегда находилось решение. Его просто надо было искать. И всё держать под контролем.
***
Хлопнула дверь, и на крыльцо выскочил Антон. Он на миг коснулся её плеча и задрал голову, напряжённо вглядываясь в окна второго этажа.
- Вон мама! Пятая палата. Мамуль! - завопил он, как маленький, и замахал рукой. - Вот я!
Бледная худенькая женщина, черноволосая, как Антон, придерживая рукой у ворота блёкло-голубой байковый халат, чуть приоткрыла створку окна и выглянула наружу, улыбаясь смущённо и беззащитно.
- Мама! - заорал Антон. - А это моя соседка по парте! Её зовут Оля!
- Здрасте! - через силу крикнула Лёка.
Оля, ну надо же! И потом, он же только что по телефону с матерью разговаривал, что, сразу сказать, что надо, не мог, обязательно на всю больницу надо орать? Слоупок хренов.
- Ты ложись! Тебе вредно! - продолжал разоряться этот малахольный.
Лёка решительно дёрнула его за рукав.
- Она ляжет, когда мы уйдём, так что не ори, - процедила она.
Бледная женщина у окна слабо помахала им рукой. Она молчала - видимо, ей тяжело было говорить.
- Пошли, - властно распорядилась Лёка и крикнула в окно: - До свидания! Мы завтра придём!
Да что она такое несёт вообще?! Мы!
В больничном сквере Антон присел на лавочку и поглядел на мрачно молчавшую Лёку. И бухнул:
- Я тебя Олей назвал, чтобы... ну чтобы...
- Чтобы мама точно поняла, что я девочка, - холодно усмехнувшись, Лёка тоже присела на край скамейки.
- Мама же не слепая, - удивлённо сказал Антон. - Просто так... привычней. И спасибо тебе, что ты... в общем, спасибо.
Лёка поморщилась, но не успела ему сказать, чтоб перестал спасибкать - он снова заговорил, глядя на свои скрещённые на коленях руки:
- Ты спрашивала, от кого мне надо было научиться защищаться. Это не мне. То есть... В общем, мне надо было защищать маму. У меня был отчим. Скворцов. Ты же видела, у мамы другая фамилия, - Антон передохнул, по-прежнему не глядя на неё. - Он... подонок.
Это книжное слово прозвучало вдруг как-то очень уместно.
- Я с самого начала говорил маме, что он подонок... понимаешь, я чувствовал, но мама не верила. Она вообще считает, что я фантазёр и выдумываю много. И ещё я всё запоминаю. Она забывает, а я помню, а она обижается и говорит, что этого не было... Но я-то помню! Ладно, неважно... В общем, сначала вроде ничего было, Скворцов даже подлизывался ко мне, деньги давал на кино и всё такое. Когда ещё просто к нам ходил. Ухаживал. А потом, когда они поженились... - Он прерывисто вздохнул и замолчал.
- Бухал, что ли? - угрюмо спросила Лёка.
- Нет. Он вообще не пил. Ему, знаешь, нравилось... нас унижать. Как будто дрессировать. Он унижал маму, оскорблял... а она ничего не могла возразить. Только плакала всё время. Она... видишь ли, совсем не сильная. Она не могла с ним справиться, она даже на развод боялась подать. И сердце у неё больное, - Антон опять с трудом перевёл дыхание. - Меня он просто отшвыривал... как щенка какого-то. Я бы мог его убить, знаешь, - очень серьёзно проговорил он, глянув на Лёку совершенно чёрными глазами, - изловчиться как-то и убить. Я хотел. Он этого заслуживал. Но... мама бы не пережила. И тогда я просто пошёл в фехтовальную секцию и научился драться очень быстро... тренировался как сумасшедший... потому что мне именно это было нужно.