Несмотря на то, что Джефферсон и Гамильтон часто оказывались по разные стороны вопроса, Джефферсон уважал Гамильтона. В Монтичелло Джефферсон установил бюсты себя и Гамильтона, которые смотрят друг на друга, как бы понимая, что две их точки зрения будут составлять основной диалог новой страны на века вперед. Позже Джефферсон говорил о Гамильтоне как о "необыкновенном персонаже", обладавшем "острым пониманием", "бескорыстным, честным и благородным". Я мог бы сказать все это о Фрэнке и даже больше.
Наверное, неудивительно, что "Гамильтон" - любимый мюзикл Фрэнка, и он любит цитировать слова песни: "Who lives? Кто умирает? Кто рассказывает твою историю?".
Как я уже говорил, я скорее джефферсонец, и это не просто потому, что я учился в Виргинском университете, основанном Джефферсоном. Три достижения Джефферсона, за которые его хотели запомнить и которые были указаны на его надгробном камне, это: "Автор Декларации независимости США, Статута Вирджинии о свободе вероисповедания и отец Вирджинского университета". Независимость, свобода и стремление к знаниям. Примерно так я себя представляю.
Наверное, правильнее было бы назвать меня революционером, а Фрэнка - консерватором. Но реальность сложнее, чем эти ярлыки. Я могу быть революционером, но я понимаю необходимость стабильности. И хотя Фрэнк, возможно, более консервативен, он понимает необходимость перемен. Мы часто начинаем с разных точек зрения, но после хорошей дискуссии обычно приходим к разумному варианту действий.
Но в нынешний темный век науки и революционер, и консерватор находятся в изгнании. Революционера кричат за его новые идеи, а когда консерватор просит привести доказательства в поддержку существующей политики, ему говорят, что вопрос уже решен. Хватит задавать вопросы! На месте революционеров и консерваторов в науке теперь лжецы, наемники и трусы.
Наука может выдержать честные разногласия между добросовестными и умными исследователями, но она не может пережить нынешнюю чуму коррупции.
Никто из моих бывших коллег не звонит и не предлагает мне присоединиться к их исследованиям. Ни один колледж или университет не предложит мне место преподавателя. Вместо этого я имею счастье работать и часто спорить по этим вопросам с моим давним коллегой Фрэнком в небольшой консалтинговой практике, занимаясь тем, чем мы занимались последние тридцать пять лет, а именно: пытаясь понять процесс развития болезни и понять, как прекратить ненужные страдания столь многих людей.
В классическом бейсбольном романе Бернарда Маламуда "Естественный" герою говорят: "У нас две жизни, Рой, - та, в которой мы учимся, и та, в которой мы живем после этого". Можно сказать, что жизнь, в которой я учился, - это история, которую мы с Кентом рассказали в книге PLAGUE. Эта книга, которую вы сейчас читаете, - о жизни, которую я прожил после этого, когда мы обнаружили, что коррупция во многих областях науки широко распространена, но поняли, что есть и большие основания для надежды.
То, что кажется концом, почти всегда в какой-то мере является новым началом.
Я пришел в профессиональную науку 10 июня 1980 г. как химик-белок, работая в Национальном институте рака над очисткой интерферона, который в то время был революционным средством лечения рака. Мой будущий наставник в Национальном институте рака, Фрэнк, входил в группу, открывшую первый ретровирус человека - HTLV-1 (вирус Т-клеточного лейкоза человека). Мы были готовы к борьбе с эпидемией ВИЧ-СПИДа, которая надвигалась в будущем. Я помню, как в середине 1980-х годов работал в Национальном институте рака и проходил через толпы разъяренных активистов борьбы со СПИДом, которые кричали, что мы не делаем достаточно для лечения их болезни.
В 1991 году, когда я защитил докторскую диссертацию, она была посвящена тому, как ВИЧ прячется от иммунной системы, словно троянский конь, и как нацеливание лекарств на этого троянского коня может превратить смертельную болезнь в управляемую. За неделю до защиты моей докторской диссертации профессиональный баскетболист Мэджик Джонсон сдал положительный анализ на вирус ВИЧ.
Члены моей диссертационной комиссии спросили меня, умрет ли Мэджик Джонсон от СПИДа. Мой пространный ответ по молекулярной биологии сводился к тому, что он не только не умрет от СПИДа, но и никогда не заболеет им, поскольку его инфекция была получена недавно, а новые препараты заглушат активность вируса, чтобы не повредить его иммунную систему. Это полностью противоречило тогдашней догме о том, что такие препараты слишком опасны и должны применяться только на поздних стадиях заболевания. К тому времени, утверждал я, у Мэджика уже не будет иммунной системы, способной реагировать на лекарства.