— Вы и так сделали достаточно, — сказала она негромко и скрылась в тумане.
Бартоломью смотрел ей вслед, совершенно сбитый с толку. Что это за собрание в пансионе Бенета, которое может иметь отношение к нему? И как он будет лезть по стене дома и подслушивать, точно шпион? Может, это хитроумный план, чтобы бросить тень на него, заманить в какое-то чудовищно компрометирующее положение, чтобы его выгнали из университета? Неужели это интриги оксфордцев? Уилсон с Элфритом, скорее всего, именно так и решили бы, но в идее оксфордского заговора было нечто, что вызывало у Бартоломью неприятие. Он понимал, почему Уилсон и Элфрит поверили в интригу, но ему самому казалось, что это дело куда важнее для Кембриджа, нежели для Оксфорда, и что Оксфордцы не стали бы тратить время на такое.
Перед ним словно из-под земли вырос Кинрик, заставив его вздрогнуть почти столь же сильно, как и при появлении женщины. Валлиец положил руку ему на плечо.
— Спокойно, хозяин. Экий вы нервный. Проследить за ней?
Бартоломью вцепился ногтями в изгородь, глубоко дыша, чтобы успокоиться. Эта женщина пошла на риск, сообщив ему сведения, которые считала важными, и попросила не подвергать ее еще большей опасности и не ходить за ней.
— Не надо, Кинрик, — ответил он. — Пускай идет.
— Кто она такая? — поинтересовался валлиец с разочарованием в голосе. У Бартоломью было ощущение, что его слуга наслаждается ночной вылазкой.
— Не знаю, но мне кажется, что она не желает нам зла, — сказал он, неторопливо перебираясь через ограду.
— Чего она хотела?
Бартоломью немного помолчал, прежде чем пересказать Кинрику их разговор.
Валлиец весело потер руки.
— Вряд ли это будет трудно сделать, — сказал он. Потом задумчиво потер глаза. — Да. По задней стене пансиона Бенета возможно взобраться. Она вся увита плющом, который ни разу не удосужились подстричь. Там выбрасывают мусор на задний двор, и туда же выходит сток одной из уборных. Лишний раз никто не сунется, потому как там ужасная грязища, так что, думаю, у нас не возникнет трудностей.
— У нас? — тревожно перебил Бартоломью. — Я не могу втягивать тебя в это…
— Вы не можете удержать меня в стороне от этого! И вообще, в таких делах я разбираюсь получше вашего.
Бартоломью вынужден был признать, что слуга прав, но ему становилось неуютно при мысли, что он вовлекает Кинрика во что-то нехорошее и опасное. Он двинулся сквозь туман в том же направлении, куда ушла женщина. Белая пелена на миг поредела, и Бартоломью увидел напротив «Королевскую голову».
Вдруг откуда-то показался человек. Бартоломью насторожился. Человек походил на Освальда Стэнмора. Врач моргнул, и фигура исчезла. Бартоломью встряхнулся. Ну вот, ему уже мерещится. Стэнмор, небось, сейчас видит десятый сон в своей постели в Трампингтоне, и в такой клоаке, как «Королевская голова», ему нечего делать. Бартоломью явно устал, у него разыгралось воображение. Он ухватил Кинрика за рукав и потянул, кивая в сторону дома.
Валлиец уже строил планы, как они на следующую ночь проникнут на задний двор пансиона Бенета, и при виде возбужденного блеска в его глазах у Бартоломью не хватило духу запретить ему идти. Он даже не был уверен, что сам хочет ввязываться в это. Туман льнул к их одеждам и, казалось, приглушал все обычные ночные звуки. Откуда-то издалека донесся вой. Чума принесла еще одну смерть? Или это кошка охотится среди куч мусора? Бартоломью вздохнул с облегчением, когда из тумана проступили стены Майкл-хауза: он слишком устал, чтобы дальше раздумывать о намерениях его доброжелательницы. Он рухнул на постель прямо в одежде и заснул под мерное дыхание Грея на соседней кровати.
На следующее утро Бартоломью спозаранку получил записку от хирурга-цирюльника Робина Гранчестерского, в которой говорилось, что он назначил встречу с представителями города. Предстояло решить, что делать с селением Всех-Святых-у-Замка, все обитатели которого умерли много недель назад. Ходили слухи, будто мертвецы по ночам разгуливают по Кембриджу и разносят заразу. Настроение собравшихся было ожесточенное, и вопрос о том, что же делать с деревушкой за замком, обходили, пока Бартоломью не грохнул по столу рукоятью кинжала Стэнмора, чтобы унять гомон.
— Все, кто жил в селении за замком, умерли или ушли оттуда, — произнес он. — Тела гниют буквально в каждом доме, я видел. И хотя я не верю, что они ходят по городу по ночам, деревню следует очистить из соображений гигиены. Предлагаю сжечь ее.
К нему обернулись потрясенные лица с разинутыми ртами.
— Вместе с телами? — прошептал Стивен Стэнмор.
— Ну, если ты хочешь пойти и забрать их оттуда — пожалуйста, — сказал Бартоломью.
— Но это же святотатство! — ужаснулся отец Уильям. — Этих людей нужно похоронить по-человечески.
— Тогда заберите их, а после мы сожжем дома.
Повисла тишина. Потом собравшиеся забормотали, против воли соглашаясь. И клирики, и медики признавали, что другого безопасного способа справиться с задачей нет, но предложить столь непопулярные меры никто не решался.
Бартоломью наспех перекусил вместе с Уильямом и двинулся к замку. Двое послушников вызвались помочь, и люди выходили из домов, чтобы посмотреть им вслед. Сожжение деревни не заняло много времени: лачуги были хлипкие и, несмотря на дожди, которые мочили их последние несколько недель, загорелись с легкостью.
Когда пламя улеглось, Бартоломью обнаружил, что его колотит. Врач спрашивал себя: неужели он и в самом деле обрек души людей на вечные муки, как утверждал священник церкви Святого Клемента? Уильям окроплял пожарище святой водой, и над еще не остывшими пепелищами домов с шипением закурились дымки. Бартоломью знал, что никогда больше не ступит в эту часть города.
— Гнусная работенка, — заметил Уильям, когда они возвращались в Майкл-хауз. — Но это нужно было сделать. Священник ошибается: души этих людей отправятся туда, куда им суждено, и то, что вы сделали сегодня, ничего не изменит. Выбросьте это из головы и думайте о другом.
Бартоломью благодарно улыбнулся. Уильям определенно не принадлежал к числу людей, способных солгать ради чужого спокойствия, скорее уж наоборот, и от его слов на душе у Бартоломью полегчало.
— Я слышал, вы принимали очередного младенца мистрис Тинкер, — сказал Уильям.
Бартоломью снова почувствовал радость, охватившую его, когда он принял на руки новорожденную девочку. Он вспомнил о кошельке, который хотел отдать ей, и спросил францисканца, не передаст ли тот деньги матери, когда будет крестить малышку. Уильям вскинул брови.
— Это ведь не ваш ребенок, нет? — поинтересовался он.
Бартоломью опешил. До чего же испорченные в университете люди! Что заставляет их видеть дурные побуждения в самых невинных действиях? Уильям заметил выражение его лица и переменил тему.
— Вы не видели сегодня брата Майкла?
Бартоломью не встречал толстого бенедиктинца несколько дней и уже начинал беспокоиться. Утром он даже заглянул на чердак — убедиться, что убийца не вернулся снова. Он уже готов был поделиться тревогой с Уильямом, когда увидел Колета, которого выводили из церкви Святого Ботолфа два монаха. Бывший врач неудержимо хохотал и пускал слюни сильнее обычного. Глаза его, прежде пустые, горели безумием и едва не вылезали из орбит.
— Что случилось? — с жалостью спросил Бартоломью под хриплый хохот Колета.
— В эту пору дня он так себя и ведет, — пояснил один из монахов, — так что нам приходится отводить его домой. Он лишился рассудка. Вы тут ничем не поможете, доктор.
Агата не пустила Бартоломью и на порог кухни, заявив, что он пропах «кострами смерти». Она забрала его одежду в стирку, а самого заставила тщательно вымыться в воде, в которую щедрой рукой насыпала трав, чтобы отбить запах. Вода была холодной, но, избавившись от запаха гари, Бартоломью почувствовал себя гораздо лучше. Дрожа, он уселся у очага и взялся за окаменевшие марципаны.
Кинрик придвинул к нему свою скамеечку. Он оглянулся через плечо, чтобы удостовериться, что Агата его не услышит, но прачка уговаривала Уильяма последовать примеру Бартоломью и едва ли была способна отвлечься на что-то другое до тех пор, пока францисканец не покорится ее воле.