Служанка из таверны говорила, что Абиньи был чем-то перепуган. Была ли виной тому аббатиса? Или философ боялся более опасного врага — оксфордцев или даже кембриджских заговорщиков?
— Примерно так, — подтвердил Абиньи, не смущенный враждебностью Бартоломью. Он взглянул на сестру, которая неподвижно стояла у двери. — Я отвез ее в дом Хью Стэплтона в Фен-Диттоне, где ей ничто не грозило, а сам занял ее место в доме Эдит, ожидая, не появятся ли братья Оливеры. Нелегкое это было ожидание, скажу я тебе. Я почти обрадовался, когда появился ты и при столь драматических обстоятельствах раскрыл мой обман, тем самым избавив меня от дальнейшего пребывания в столь напряженном состоянии. С тех самых пор мы оба были в Фен-Диттоне.
— Ты использовал мою сестру! — опасно спокойным тоном проговорил Бартоломью. Внезапно он встал и развернулся лицом к Абиньи; тот побледнел, но не дрогнул. — Откуда ты знал, что аббатиса и братья Оливеры не причинят ей зла, пока ты трусливо прячешься в ее доме?
— Я рассудил логически. Я позаботился о том, чтобы новость о моем бегстве стала общим достоянием. Аббатиса едва ли сунулась бы туда, зная, что Филиппа исчезла.
— Но ты находился там почти неделю! — вспылил Бартоломью. — Они могли прийти тогда.
— А кто привел туда Филиппу? — заорал Абиньи, давая волю гневу. — Это уж точно на твоей совести!
Кинрик, предупреждая стычку, поднялся и вклинился между ними, но девушка опередила его.
— Пожалуйста, — попросила она. — Дослушай Жиля.
Абиньи не без труда взял себя в руки и продолжил объяснение. Бартоломью слушал, бледный от гнева.
— Я полагал, что тебя аббатиса не тронет. Зачем ты ей нужен после исчезновения Филиппы? Должен признать, я ошибся. Она возложила на тебя ответственность за бегство Филиппы, а наш мастер, ее любовник, заявил, что ты злоумышляешь против него. Через несколько дней Уилсон был мертв, обгорел до смерти в собственной комнате, а ты очень кстати подоспел туда первым. Сестра Имельда рассказала мне, что случайно оказалась рядом, когда аббатиса обсуждала с Генри Оливером, как подослали нанятых головорезов убить тебя. Аббатиса была в ярости, что твой зять так вовремя проходил мимо. В довершение всего деньги, которые она заплатила убийце, были украдены! Она отправила Элиаса Оливера забрать их у убитого; он нашел тело, но кошелька при нем не оказалось.
Бартоломью заскрежетал зубами, пытаясь обуздать ярость пополам с облегчением, наполнившим его. Если бы предупреждение, которое было поручено передать кузнецу, оказалось более внятным, некоторых событий не произошло бы. Филиппа подошла и встала рядом с ним.
— Несколько часов назад приехал сын Хью Стэплтона и рассказал, что аббатиса мертва, — сказала она. — Очевидно, Генри Оливер заболел в монастыре и заразил ее. Мы немедленно отправились к сестре Имельде и узнали правду. И первым же делом пошли к тебе.
Бартоломью глубоко вздохнул и поднял глаза к потолку, чувствуя, как силы покидают его. Он упал обратно в кресло и попытался разложить по полочкам услышанное. Посмотрел на Филиппу — лицо ее было мертвенно-бледным. Потом бросил оценивающий взгляд на Абиньи. Можно ли верить этой истории? У Генри Оливера определенно была чума, и он вполне мог заразить ей свою драгоценную тетушку. По словам Генри, Уилсон считал, что Бартоломью намеревается убить его. Да и суть истории совпадала с известными фактами. Но не скрывалось ли за этим что-нибудь еще? Можно ли доверять объяснениям Абиньи? Может ли он быть уверен, что они не связаны как-то с университетским заговором и убийством его друзей? Бартоломью казалось, что Абиньи неспроста укрылся в доме Хью Стэплтона — покойного принципала пансиона Бенета, где так недавно Бартоломью стал свидетелем того, как его собственные родственники обсуждают его убийство.
За окнами забрезжил рассвет. Филиппа поднялась.
— Похоже, произошло недоразумение, — спокойно сказала она, переводя взгляд с Бартоломью на Абиньи, — и мне жаль, что пострадали люди. Но мне не жаль, что я осталась жива, и я сомневаюсь, что мне бы это удалось, если бы Жиль вел себя иначе. — Она обернулась к брату. — Я никогда не прощу тебе то, что ты обманул меня, хотя и понимаю, что ты действовал из лучших побуждений.
Она бросилась прочь из кухни, прежде чем Бартоломью успел что-либо ответить. Брат рванулся за ней, и со двора донесся его голос: он пытался образумить сестру. В душе у Бартоломью бушевала настоящая буря — гнев, горе, обида, облегчение. Все зашло слишком далеко. Многие недели он терзался беспокойством за Филиппу и испытал много душевных мук, не желая подвергнуть опасности своих родных, когда ему было необходимо кому-то довериться. Теперь же в течение нескольких часов его вера в родных и в Филиппу пошатнулась. Мало-помалу, по мере того как он осмысливал все услышанное, его смятение оборачивалось холодным гневом. Он решительно поднялся и протянул руку к плащу. Кинрик наблюдал за хозяином с тревогой.
— Я иду к Освальду, — сказал Бартоломью. — Быть может, там я узнаю правду.
— Нет! — сорвался со своего места маленький валлиец. — Не делайте глупостей из-за того, что вас расстроила женщина. Вы же знаете, что сэр Освальд причастен к этому. Чего вы добьетесь стычкой с ним?
На лице Бартоломью заиграла свирепая улыбка, от которой Кинрик попятился.
— Стычка — единственный способ вернуть себе покой. Это гнусное дело лишило меня друзей, родных, а теперь, похоже, и всего того, что было у нас с Филиппой.
Он круто развернулся и вышел, оставив слугу ломать голову над тем, что же ему делать.
Зевающий подмастерье отворил ворота городской конторы Стэнмора. Он сообщил, что все еще спят, и предложил гостю подождать на кухне. Бартоломью и ухом не повел и направился в каминную. Эта просторная комната, расположенная за залом на втором этаже, служила Стэнмору кабинетом, где хранились все его записи о купле и продаже, а также мелкая наличность. Как Бартоломью и ожидал, дверь оказалась заперта, но он знал, что запасной ключ хранится в потайном кармашке за одним из гобеленов, которыми задрапирована стена зала. Он отыскал его, отпер дверь и вошел.
Стэнмор был крайне скрупулезен в ведении дел, и записи обо всех сделках аккуратно хранились в пронумерованных свитках на полках. Бартоломью принялся проглядывать их, одни кидая на пол, другие сваливая на столе. Он и сам не знал точно, что ищет, но врач успел изучить зятя достаточно хорошо, чтобы быть уверенным — если тот вел какие-то дела с людьми из университета, о них должны остаться записи.
— Мэтт! Что ты делаешь?
На пороге стоял Стивен Стэнмор в ночной рубахе. Наверное, подмастерье разбудил хозяина и сказал, что его ждут. Бартоломью не обратил на него никакого внимания и продолжил обыск. Он обнаружил, что два года назад пансион Бенета приобрел у Стэнмора партию одеял, за которые расплатился не скупясь. Стивен некоторое время смотрел на него, затем исчез. Вернулся он вместе с Освальдом Стэнмором, а следом показался заспанный Ричард — впрочем, весь сон слетел с юноши, едва он увидел, что его дядя переворачивает вверх дном отцовский кабинет. Должно быть, они решили не возвращаться в Трампингтон по темноте и остались ночевать у Стивена.
— Мэтт? — изумился старший Стэнмор. — Что тебе нужно? Может быть, я могу тебе помочь?
Бартоломью помахал свитком у него перед носом.
— Я ищу записи о делишках, которые ты крутишь с людьми из пансиона Бенета, — проскрежетал он. — Улики, которые доказывают, что ты причастен к убийству моих друзей и коллег.
Стивен побелел, а Ричард разинул рот. Стэнмор шагнул к нему.
— Мэтт! О чем ты?
Бартоломью сверкнул глазами.
— Довольно лжи! Где они, Освальд? Где документы, в которых написано, за сколько ты продался?
Стэнмор остановился как вкопанный, и на его лице забрезжило понимание.
— Я не знаю, о чем ты, — проговорил он, но голосу его недоставало убедительности.