— Ничего, ничего, я уже забыла, — сказала Елена. И в самом деле уже забыла. — Что с Борей, ты его видел?
— Я его видел, — ответил Николай. — Пошли, сядем на скамеечку.
У него была манера давать предметам уменьшительные названия.
— Тебе постричься надо. — Елена не выдержала долгой паузы.
— Не понравился мне Боречка, похудел, понимаешь, — сказал Николай. — Но в целом держится. Ослаб, конечно, но держится.
— Когда его выпустят?
— Пока не сказали.
— Но что о перспективах?
— Подлечат. Сначала подлечат, а потом сдадут тебе. Тогда придется нелегко.
— Ты знаешь, что в отделение проникают наркотики?
— Не может быть!
— Разве твои знакомые врачи не знают?
— Знают, — проговорился Николай.
— Я вот с ними сейчас разговаривала.
— Нет, там был милиционер, я видел.
— Кто-то должен передавать.
Николай дернул себя за тугой локон.
— По крайней мере, — сказал он, — будут получше ухаживать. Получше… что бы они мне ни обещали, я понимаю: у них нет возможностей лечить Борю отдельно от других. Ну какие, скажи, у них возможности?
— А что с лекарствами?
— Я спишусь кое с кем. Спишусь. Завтра же.
Они ехали обратно в пустой электричке. К сожалению, верхние, опускающиеся половинки окон были сломаны, заклинились, и воздух в вагон не попадал, зато его сильно накаляло солнце.
Николай рассказывал о том, как болеет его мамочка. Потом вдруг спросил, положив пальцы на ее кисть, не лучше ли теперь, когда так трудно, когда такая беда с Борей, не лучше ли снова объединиться. Вместе жить лучше. Тем более когда Боря…
— Это шантаж, — сказала Лена.
— Это потому что мне без тебя скучно, — сказал Николай.
— Сначала надо поставить на ноги Бориса.
— А потом поговорим?
— Ты как ребенок, Николай.
— Может быть. Сегодня же займусь маком.
— Почему маком?
— Героин — производное от макового сока. Есть цепочка: мак — опиум — героин. Я плохой химик, но стал неплохим ботаником.
— Конечно, — согласилась Елена, которой хотелось верить в возможности бывшего мужа. — Не исключено, что есть лекарства, просто никто не задумывался.
— Должны быть.
— Как гомеопатия, правда? Ты берешь капельку героина и потом выбиваешь ею болезнь.
— Даже самая маленькая капелька героина работает как наркотик, — возразил Николай. — Боюсь, что твой путь бесперспективен.
— Но еще важнее, — сказала Лена, — найти какие-то зарубежные лекарства.
— Я постараюсь.
Лене стало легче. Значительно легче. Теперь она была не одна. Можно кому-то поплакать в жилетку, не стыдясь того, что произошло в семье. Правда же, в семье?
Николай проводил Лену до дома. Потянулся поцеловать в щеку, Лена отстранилась. Ей показалось, что кто-то может заметить.
Николай вел себя достойно. Съездил в Москву, поговорил с какими-то людьми, сказал по приезде, что сам будет лечить ребенка. Лене хотелось верить, что теперь все образуется.
Бориса выписали из больницы, под честное слово родителей. Он был слабый, вялый, даже физически так ослаб, что не смог нарубить дров, когда его попросила соседка с первого этажа. Елена накинулась на соседку, чуть не кричала: ребенок только что после заболевания, такого тяжелого, что некоторые умирают — ему нельзя напрягаться.
Соседка хоть и стерва, смешалась, забормотала, даже кончик носа покраснел.
Оксана пришла на второй день, они с Борисом долго сидели на диване перед телевизором и о чем-то шептались. Елена была полна подозрений, ей казалось, что девушка пытается незаметно подсунуть Борису какое-то зелье.
Вечером кто-то звал с улицы, из кустов, чтобы Боря вышел.
— Кто это? — спросила Елена.
— Я им бабки должен, — сказал равнодушно Борис. — Они меня достают.
Елена сразу догадалась, что бабки — это деньги, она была к этому готова. Она знала, что наркомафия именно так затягивает в свои сети простаков. Сначала — бесплатно, а потом все глубже и глубже ты тонешь в долгах.
— И сколько ты им должен?
— Не знаю.
— Ты не можешь не знать.
— Честно, мам, не знаю.
— Но приблизительно?
— Они все равно Давали.
— А теперь?
— Оксана с ними поговорит.
— Ты не боишься за свою девушку?
— Чего за нее бояться? Ты не знаешь, кто ее брат!
— Кто же?
— Так я тебе и сказал.
— Ты дурак, Борька, — сказала Лена. — Ведь мне все равно придется самой за тебя расплачиваться.
— Я пойду работать, — сказал Борис. — Меня звали. Охранником.
— И кого же ты будешь охранять?
— Кого надо.
— А если тебя ветром сдует?
— Помолчи, ма, ты все равно не понимаешь.
— Куда уж мне.
Борис лег, свернулся калачиком, носом к стене. Его колотила дрожь.
Лена была на кухне, готовила ему диетическую кашу, когда сын постарался незаметно уйти из дома. Она оттащила его за рукав от двери — она стала куда сильнее его и страх за мальчика удваивал ее силы. Не рассчитав усилия, она так дернула его, что Борис потерял равновесие и ударился спиной о вешалку. И заныл, что было ему не свойственно.
— Ты чего? Размахалась!
Лена его не стала жалеть, даже не помогла подняться — была зла.
— Физкультурник, — сказала она, — метр восемьдесят в высоту! Вы на него посмотрите!
У них с сыном был свой, легкий, подчеркнуто ироничный, игривый тон общения, так бывает у одинокой матери с единственным сыном. Мать как бы играет в старшую сестру, а то и в отца-братишку. Дружит с приятелями, усиленно и даже настырно влезает в их дела, особенно в сексуальные. Но матери не очевидно то, что понятно подросткам: она чужая на их пиру.
И вдруг в одночасье этот тон исчез — он больше не был нужен. Пришла пора выяснить отношения и определить, кто вожак, а кто хроменький аутсайдер.
Той ночью он убежал из дома — со второго этажа выпрыгнул, хорошо еще ногу не сломал. А вот обратно под утро попросился — не лезть же наверх.
Лена сидела у окна и видела, как Борька возвращается домой — уверенно, как здоровый.
Но она знала, что это не Борька, это его болезнь, это нажравшийся наркотиками зверь, который сидит в сыне и грызет его. И пока не сожрет, не успокоится. Или пока не кончатся все наркотики на Земле.
Она открыла дверь — он сжался, думал, будет бить.
А Елена спросила с интересом, будто всю ночь ждала задать именно этот вопрос:
— А ты чем колешься?
— Тишшш, — испугался Борис. На лестничную клетку выходили еще две квартиры. Борис охранял честь дома.
— Заходи, — сказала Лена. — Сейчас горячего чайку выпьем, а то я уже спать расхотела, пока тебя ждала.
— Я не хочу чаю, — сказал Борис.
— И не думай — ночь какая холодная! Тебе еще не хватало воспаления легких! Тогда ты точно загнешься.
Елена надеялась, что на рассвете, когда ты с сыном совсем одна во всем мире, он будет открыт для нее, искренен. Ей не справиться с чудовищем, если Боренька не поможет.
Но Борька сказал, что хочет спать. Признался, что колется героином, но потом заскучал, стал заговариваться и ушел. Это очень страшно — видеть, как бормочет твой сыночек, уходя в свой закрытый, больной мир непонятных образов.
На следующую ночь Боренька снова убежал.
Елена видела, как он это сделал, но не стала его останавливать. Она решила выследить его. Заранее надела кроссовки и джинсы.
Боря шел не оглядываясь, он не боялся погони. Он мерз, переходил порой на трусцу, но ему было тяжело бежать, и он снова шел, согнувшись и прижимая кулачки к груди.
Он дошел до кафе «Свежий ветер» — «Открыто круглосуточно 24 часа».
Он прошел внутрь, сонный мужик у входа знал его — впрочем, не так много встретишь незнакомцев в Веревкине.
Окна в кафе были зашторены, Лена подошла к двери.
— Тебе куда? — спросил мужик. Было темно, мужик, видно, принял ее за девицу, из приезжих. Порой на каникулы сюда присылают детей из больших городов к бабушкам. Воздух в Веревкине пока еще деревенский.