— А почему бы вам, Олег, действительно не спеть?
— Гитару, братцы, с собой не захватил! — ликующе признался Торопов.
— Вася… — страдальчески позвал первый.
И был день второй. Была, была гитара! Возникнув как бы ниоткуда в руках Васи, она перекочевала на колени Олега, который с интересом профессионала осмотрел ее и, удовлетворенно хмыкнув, стал подтягивать колки. Наладив инструмент, он отсутствующим взглядом осмотрел всех и согласился:
— Ладно, — и, тронув струны, предварил: — «Деревянный самовар».
Олег пел, а Смирнов решил осмотреть, наконец, помещение. Драгоценное дерево, гранит, мрамор, бронза, хрусталь…
Кого, кого же должен осчастливить деревянный самовар? Покончили с деревянным самоваром. Начальники вежливо поаплодировали, сделав вид, что все так и задумано, а девицы опять взвились:
— Олежек, теперь «Баклан на стреме»! Ну, Олежек!
— Нет уж, нет уж! «Вася в бане»!
— «Штрафбат»! «Штрафбат»!
— «Цветы с Эльбруса»!
Оказалось, что наиболее передовая часть женского населения районного центра Нахта хорошо знакома с творчеством подпольного певца. Георгий Федотович с некоторым даже отвлеченным любопытством рассматривал своих дамочек.
— Сейчас бы песню спеть о подполковнике Смирнове, — мечтательно сказал Олег Торопов и посмотрел на подполковника Смирнова. — Но, к глубокому моему сожалению, я еще не успел сочинить ее. Неплохо бы она сейчас прозвучала, а Саня?
— Ты ее не сочинил, Слежек, — мягко напомнил Смирнов.
— Завтра сочиню, — пообещал Торопов и объявил: — «О вреде табака».
Все слушали о том, как директор леспромхоза бросал курить. Вдруг рядом со Смирновым возник Вася и, клонясь к милицейскому уху, прошептал:
— Вас, Александр Иванович, там Поземкин спрашивает.
Первый секретарь он потому и первый, что должен все видеть, все слышать, все замечать, все подмечать и делать выводы. Несмотря на порядочное отдаление, Георгий Федотович усек разговор Васи со Смирновым и спросил демократически негромко, чтобы не мешать песне:
— Что там, Вася?
— Поземкин, Георгий Федотович. Посоветоваться с Александром Ивановичем.
— И со мной, — принял решение секретарь и выбрался из-за стола.
Поземкин в холле стоял, хотя присесть где было: кресла у двух низких столиков, кресла у холодного сейчас камина. Поземкин стоял, потому что сидеть здесь ему было не по чину. Сел только после приглашения Георгия Федотовича:
— Садись, Поземкин. Садись и излагай.
Сидеть на краешке низкого кресла крайне неудобно, но Поземкин, понимая, что иначе нельзя, сел именно так. И руками развел, извиняясь:
— Излагать-то вроде бы и нечего, Георгий Федотович.
— Тогда сообщай, — подбодрил капитана благодушный секретарь.
— Ратничкина в городе видели, — в одной фразе изложил всю информацию Поземкин.
— Где, когда? — быстро спросил Георгий Федотович.
Поземкин глянул на свои наручные часы и доложил:
— Час двадцать тому назад у тракторного парка недалеко от моста через Змейку.
— Парк и Змейка, наш ручей, на самой окраине, — пояснил Смирнову Георгий Федотович. И опять к Поземкину: — Меры приняты? Район оцеплен?
— Так точно! Задействован весь личный состав и народная дружина. Второй час идет тщательное прочесывание лесного массива, в котором, вероятнее всего, спрятался Ратничкин.
— Привлеки пожарных, привлеки райкомовскую охрану, скажешь, я распорядился, комсомольский актив подними…
— Комсомольский актив здесь, — перебив, невинно напомнил Смирнов.
— Комсомольский актив подними, — упрямо повторил Георгий Федотович. — И чтобы муха вылететь не могла из этого массива.
— Так точно, — опять согласился Поземкин.
— Действуй, — дав генеральную линию, секретарь посчитал свою руководящую миссию завершенной. Пойдемте, Александр Иванович, Гриша теперь сам во веем разберется.
И не оглядываясь, пошел в обеденный зал.
— Я на минутку задержусь, Георгий Федотович, — сообщил его спине Смирнов.
— Ну-ну, — опять же не оборачиваясь, полусогласился секретарь.
Смирнов дождался, когда неторопливая фигура хозяина исчезла за двухстворчатыми дверями, и задал свой вопрос:
— Кто видел Ратничкина?
— Петро Арефьев.
— Кто такой?
— Как раз из райкомовского ВОХРа.
— Он же по должности при пугаче. Что же не пальнул?
— Охранники оружие сдают сразу же после дежурства. А он как раз после дежурства домой шел.
— Где он сейчас?
— На прочесывании. Вместе со всеми.
— Добудешь мне его, — решил Смирнов и спросил: — Ты на чем, Гриша?
— На «газоне».
— Мне местечко найдется?
— Я один за рулем. И шофера своего в цепь погнал.
— Обожди, я кителек и фуражку накину…
Поземкин выбрал какую-то кратчайшую дорогу к тому лесному массиву, в котором ловили злодея Ратничкина. Лучше бы не выбирал: малоотрессоренный «газон» делал из московского подполковника таежную отбивную. Кидало вверх-вниз так, что в свете фар поочередно были видны вершины вековых сосен и черные ямы на так называемой дороге.
— Нам дороги эти позабыть нельзя… — попытался было спеть Смирнов и был наказан: в самом прямом смысле слегка прикусил язык. Стал осторожнее — заговорив, рот широко без надобности не открывал: — На кой черт ты народ поднял, Гриша?
— Я же говорил, Александр Иванович. Прочесывается массив.
— Ты, Поземкин, этот массив хоть прочесывай, а хоть причесывай. Полезность от этого одна: никакой полезности. Я в этом лесу ночью в метровую щель в вашем оцеплении уйду.
— У нас пять собак, — похвастался Поземкин.
— Собак, я думаю, у вас значительно больше, — заметил Смирнов и добавил: — А еще больше необученных балбесов в цепи, количество которых собьет с панталыку любую, даже хорошо натасканную собаку.
— Но ведь делать что-то надо! — жалобно сказал Поземкин.
— Вот ты и делаешь что-то. А делать надо — дело. Скоро доедем-то?
— Еще километра полтора-два.
И точно: вскоре сквозь поредевший лес стал просматриваться обширный и высокий костер. Видимый поначалу как большой источник света, он по приближении превращался в таинственное таежное чудище, бешено размахивавшее оранжево-красными флагами в своем непредсказуемом танце.
Свободный огонь манил: у костра стояли люди — человек пять-шесть — и неотрывно разглядывали извивавшиеся языки пламени.
— Ратничкин, значит, вас видит, а вы его — нет, — кряхтя нарочито, сказал, вылезая из «газона», Смирнов. — Господи, счастье-то какое! Отмучился!
— Костры только у командно-сборных пунктов, — пояснил Поземкин, заглушив мотор. — Цепь — в пятистах метрах отсюда. А прочесывают мои и народная дружина.
Смирнов подошел к костру и вытянул к огню ладони. Вовсе нехолодно было, просто хотелось потрогать пламя. Все-то мы — язычники с Огненной земли. Но пламя, как и положено, укусило: Смирнов отдернул слегка прихваченные руки и учуял запах паленой свиньи. Это волоски на тыльных сторонах его ладоней. Посему разозлился и строго потребовал у подошедшего Поземкина:
— А ну давай сюда твоего наблюдательного Арефьева!
— Сейчас распоряжусь, чтобы нашли.
Нашли бойца ВОХРа Петра Арефьева нескоро. Сначала Поземкин ждал, когда подчиненные его найдут, потом сам отправился на поиски. Сам и нашел. Оттого, что перетрудился, был раздражен и, поставив бойца ВОХР напротив подполковника Смирнова, без доброжелательства распорядился:
— Обо всем, что видел, доложишь товарищу подполковнику. Все в подробностях, чтобы ничего не пропустил! И, главное, точно, все как было. Понял, Арефьев? Главное, чтобы точно!
Думал Смирнов, что боец ВОХРа при здешнем дефиците на рабочие руки либо старичок, либо мальчишечка. А перед ним стоял заматеревший сорокалетний амбал. Расставив ноги на ширину плеч, амбал, чуть наклонив голову, из-под бровей мутно смотрел на подполковника. Скорее всего еще один бывший вертухай. Везло Смирнову, везло.