То же повторилось и у переднего бампера. Франц спрятал холстину, инструменты и московские номера в сумку и, оглядевшись, решил:
— Все в порядке, да?
— Спасибо, Франц, — с чувством поблагодарил Смирнов.
— Можете не осторожничать с этими номерами, — сказала Матильда. — Они с «газика», на котором первый и его семейство на охоту выезжают.
— Рискуешь, многим рискуешь, Франц, — предупредил Смирнов.
— Совсем не рискую, — не согласился Франц. — Вчера сын первого с приятелями на той машине на рыбалку ездили. А когда приехали, бросили «газик» на обочине, где он сейчас и стоит. Только без номеров. А кто их взял? Неизвестно!
Франц с удовольствием посмеялся своей шутке. И все посмеялись.
— Еще раз спасибо, Франц. И особое — тебе, Матильда, — сказал Смирнов, садясь в «газон», Казарян уже устроился там. — Пожелайте нам ни пуха, ни пера!
— Ни пуха, ни пера, — серьезно произнес Франц.
— Ни пуха, ни пера, — без особых надежд пожелала Матильда.
— К черту! К черту! — в два голоса прокричали Смирнов и Казарян. «Газон» завелся сразу.
— Чем вы нахальнее и безответственнее будете ехать на машине с этими номерами, тем безопаснее это будет для вас, — подойдя к смирновской стороне дал последний совет Франц. А Матильда по-женски пожелала:
— А все-таки поосторожнее там.
— Где — там? — ужасно вдруг заинтересовался Смирнов.
— Там, где убивают людей, — твердо сказала Матильда.
Поначалу дорога была знакома Казаряну. Потом Смирнов свернул направо и по еле заметной колее катил с полчаса. Дорога стала приличней, вполне приличная дорога. Еще минут через сорок Смирнов остановился и раскрыл карту. Рассматривал ее, для Казаряна болтая:
— Жоркин хутор уже верст двадцать пять восточнее. Значит, дорога эта должна кончиться через километра три-четыре. А после, уважаемый Роман Суренович, вашей заднице придется потерпеть минут двадцать.
Казаряновская задница, к его удовольствию, терпела всего минут десять: «газон» вновь выбрался на сносную дорогу среди пустого, как говорят лесозаготовители, леса: осина, береза, мелкий ельник.
— Этой дороги нет даже на военной карте, — пояснил Смирнов.
— А для чего она?
— Сейчас увидишь.
Не сейчас, но довольно скоро Казарян увидел совсем не то, что предполагал увидеть — строения какие-нибудь, тайную фабрику, человеческое жилье. Он увидел черный, как в аду, лес. Да и не лес вовсе: в черной земле торчали укороченные огнем черные палки.
— Что это? — спросил Казарян про пейзаж, который он не полюбил.
— Пал, — объяснил Смирнов. — Судя по схеме, которую я раздобыл бесчестным путем, плоды позапрошлогоднего лесного пожара. Давай-ка выйдем.
Они вышли. Две зимы, две весны и одна осень, естественно, сделали свое дело: разогнали пепел, смыли золу, размягчили и унесли с водой древесный уголь. Но природе не в силах за короткий срок победить круглосуточную и многолетнюю ночь варварства: на долгие годы встали на черной земле черные палки.
— Зачем мы здесь? — с содроганием спросил Казарян.
— Посмотреть, — ответил Смирнов и зашагал по черной земле. Шагал он недолго, увидел что-то занимательное и приказательно заорал: — Иди сюда!
Казарян подошел. Смирнов ликующе смотрел на широкий слегка обгоревший пень — явное дело рук человеческих.
— Пень, — констатировал, как равнодушный статистик, невеселый Казарян.
— Ты дальше смотри, ты вокруг оглянись! — азартно кричал Смирнов.
Казарян и дальше посмотрел, и вокруг оглянулся. Пней этих среди обгорелых палок было великое множество, их, казалось, было больше, чем палок. Теперь, осмотрев все это мертвое хозяйство, приказал Казарян:
— Объясняй.
— Неужто не врубился? — удивился Смирнов. — Весной сюда пришел мощный лесоповальный отряд, повалил и обработал многолетний кедрач, за лето немыслимое это богатство — многие миллионы кубометров ценнейшей древесины — было вывезено, а поздним летом или ранней весной строго по-научному, так, чтобы не задеть еще нетронутые массивы с учетом ветра и возможных дождей, был устроен аккуратный пожар мелколесья и пустых пород. Тогда же подается рапорт о колоссальном ущербе народному хозяйству, нанесенном огненной стихией, которая погубила многие и многие сотни квадратных километров векового кедрача! Дальше объяснять?
— Не надо, — решил Казарян. И так все было ясно. — Кто?
— Кто, кто, — слегка подвял Смирнов. — Высоко еще не заглядывал, но заглядывать придется очень высоко. Многомиллионное же дело, Рома, требующее серьезнейшего материального обеспечения, множества техники, людей и, главное, — полной безнаказанности. Высоко надо заглядывать, высоко!
— Молоденький наивный прокурор Володя заглянул?
— Только попытался, Рома.
— Теперь мы с двумя пукалками взялись за дело.
— Э-э-э, не скажи, армянский пессимист! Есть шухер, есть бездарно проваленная операция отвлечения, есть такие ляпы, а я постарался о них оповестить всех, кого можно и нельзя, которые ясны и понятны всем. Сейчас они начнут сдавать исполнителей по одному, чтобы ими обозначить потолок. Только не знают: живыми или мертвыми.
— Все-таки тебя шлепнуть и проще, и экономичнее, и эффективнее.
— В твоем варианте есть резон, — согласился Смирнов. — И я думаю, они его попытаются реализовать в параллель с первым, о котором я говорил.
— И это почему-то тебя мало беспокоит…
— Рома, ты просто прикинь: кто они и кто я — подполковник Смирнов!
— Господи, началось! Смирновское хвастливое нахальство!
— Не хвастливое, а азартное, Рома. Без него в нашем деле долго не проживешь.
— Сойдемся на такой формулировке: ты — расчетливый наглец и немного, ну совсем немного, Саня, показушник.
— Тебе виднее, — великодушно согласился Смирнов. — Поехали дальше.
Прошлогодний пал был еще ужасней. Ко всем своим красотам он и вонял. Вонял не пеплом, не углем, не золой — вонял древесным трупом. Запах разлетающейся органики забивал все запахи. Смирнов и Казарян были любопытными посетителями таежного морга.
А в остальном — все как и в первом случае. Наработка была тугая.
— Это последний, прошлогодний, — дал пояснение Смирнов.
— Сейчас же мы двинемся к сегодняшнему, который еще только собирается гореть? — спросил догадливый Казарян.
— Неинтересно с тобой, — обиделся Смирнов. — Ты через ход перескакиваешь.
— Ты поменьше павлиний хвост распускай и красуйся. Тогда у меня времени не будет догадываться, — посоветовал Роман.
— Посоветовал? — язвительно спросил Смирнов.
— Посоветовал.
— Теперь, если тебя это не затруднит, прислушайся к моему совету.
— Стоит ли?
— Стоит, стоит. Достань-ка «Вальтер» из внутреннего кармана куртки и, будь добр, засунь его за пояс.
— А что — могут быть инциденты? — уже серьезней поинтересовался Казарян.
— Не неизбежны, но вполне вероятны.
— Нет, не простил ты мне павлиний хвост, — догадался Роман, засовывая «Вальтер» за ремень. Подвигался туда-сюда, дважды нагнулся. — Кто может встретить? Что за контингент?
— Скорее всего вертухаи. Лесорубы дело сделали, древесина, наверняка, вывезена, сейчас ждут они только подходящих погодных условий, которые по долговременному прогнозу будут дней через десять — двенадцать.
— Следовательно, там три-четыре человечка? — спросил Казарян.
— Во всяком случае не более пяти.
— Мы их не боимся, Саня. Поехали.
«Газик» миновал второе черное лесное кладбище и вскоре приблизился к кладбищу Зеленому. Зеленое кладбище еще не стало кладбищем, оно было местом проведения казни, плахой, на которой рубили не головы, а стволы. Свежие кедровые пни еще кровоточили белой кровью.