А я стою, смотрю, не вмешиваюсь. Гляжу, как люди умирают… Вот мужику, что уже и спину то разогнуть не может, а грибы торчат под одеждой из его хребта ровными рядами, дали опробовать чудо, и он упал, а встать не может. Его накачали снадобьями, а он всё равно ниже пояса как груша — инвалид на всю жизнь, что смерть в деревне, да без денек, долгая и мучительная, ведь он своё добро отдал наемникам за билет «счастья».
Вот девчушечка-соплюшечка, годков пяти от роду, с грибом проросшим из под века глаза, что явно свидетельствует о наличие этой дряни в мозгу, как и еще пара отростков виднеющихся из волос на затылке. Её сюда явно протолкнула мать, что стоит рядом, держа руку у сердца, и не имея на теле грибов за исключением одной-другой бородавки. Она толкает девочку вперёд, и она пьет. Долгое время ничего не происходит — жидкость еще не всосалась в кровь и не добралась до корней паразита, но скоро это произойдет. И вот она, просто падает и больше не встает. Труп, и без шансов — в мозгах у неё пустота и каша, как только на ногах стояла. Не иначе гриб, проросший по нервам, заставлял работать спинной мозг, для удержания равновесия и координации движения.
Вот женщина… нет, она даже не подходит, её просто приносят на руках! И уносят кашицеобразную массу. А мужик рядом начинает заупокойную по своей родной и любимой жене. Тут вообще без шансов, никак и вообще, полное поражение, хоть верный муж и срезал всю пакость с поверхности тела, чтоб замаскировать творящийся кошмар.
А я стою, смотрю, и ничего не делаю. У меня просто не хватит на всех сил. Никак, без шансов и вариантов. Но сердце, всё равно щемит, и я как та мать с дочкой, прижимаю руку к груди, а по щеке катится одинокая и очень скупая мужская слеза. Простите, я ничего не могу поделать.
Как только с лечением «почти здоровых» было закончено, я отдал приказ отряду: вместе со всеми выжившими жителями, выдвигаться в лес, оставив деревню. Мне вот совершенно не хочется, чтобы прилетевший ночью пьяный граф, устроил тут огненную фиесту, или это же произошло к утру, или через пару часов — как-то слабо верится, что такой факел, как я тут устроил, кто-то летающий мог да и не заметить. А в то, что он успокоился и убрался восвояси, я как-то не верю. Не, он все еще там, просто где-то летает и ищет нас.
Я же, решил еще немного задержаться в деревушки, для проведения экспериментов. Да, я фактически уже откровенно напрашиваюсь на неприятности на свой зад, в конец пренебрегая всеми правилами личной безопасности, ощутив всю безбашеность момента после того костра, но… ничего с собой поделать не могу. Горбатого могила исправит.
С собой оставив только Грихарта, для дальней разведки от магов, семерку всадников, для ближнего прикрытия и мобильности, эльфу, как тяжелую артерию, и разумеется, жену — не переживу если с ней что-то случится, но если мы будем вместе… то и переживать будет некому. Ну а Лансерота все же решили отправить со всеми, чтоб обеспечить им хоть какое-нибудь дополнительное прикрытие, и чтоб он утащил с собой наши вещи — куда ж без этого.
Я проследовал в один из домов почти трупов. Сердце защипало. Я позволил умереть тем, кого мог спасти, чтобы не тратить силы, для того чтобы пытаться спасти тех, кому помочь не могу. Печально, правда. Однако я тут скорее для того, чтобы попытаться спасти тех, кого раньше спасти не мог, обменяв жизни этих людей на информацию. Возможно, то, что я сейчас пойму в своих опытах, уже известно тем, кто делает подобное в замке графа, но возможно, они там что-то упускают. И двигаясь параллельно, мы сможем при сравнении результатов экспериментов найти оптимальное решение. Хладнокровно? Да… Но такова жизнь.
Маг так и не заявился, а я, до самого утра, до самого рассвета, ставил свои эксперименты. Использовал кавалеристов не по назначению — как ассистентов, и ковырялся… ковырялся в телах, трупах и грибах. Саару я уже к полуночи отправил спать одну в соседний дом, слив с неё всю ману, Гархарта за дверь дежурить, а сам продолжал и продолжал.
По началу я торопился, боялся, что у нас мало времени, и над большей половиной даже особо не мудрствовал и не издевался, быстренько ставя свои опыты, и не используя ассистентов. Труп-труп, жив-жив, и не более того. Но к полуночи, у меня кончилась мана, пациенты еще остались, а летучий маг, как видно заблудился в облаке, и не спешил являть свой лик из-за горизонта, одаривая подарками. И я начал экспериментировать по полной.
Пригласил в дом воинов, выдал им бумагу, чтоб записывали мои действия и вели протокол, и приступил к испытаниям. И чем ближе было время к рассвету, чем меньше у меня оставалось подопытных и маны — тем более изощренными становились мои опыты. Последних я уже расчленял, прям живому! И ставил эксперименты на отдельных кусочках тела. И тем черствея я становился, и меня меньше и меньше начинала волновать человеческая жизнь. Тем хладнокровней и расчетливее становились мои действия, хоть и все так же болело сердце.