– Ну, что могу сказать Владимир Иванович?! – проговорил Николай – Благодарю за доверие! Постараюсь оправдать!
Листок с заявлением Николай судорожно смял в руке.
***
По стеклу ползли грязные капли дождя. Капли на самом деле были чистые, грязное было немытое с самой зимы окно и, попадая на него, дождь вбирал в себя всю эту прошлогоднюю грязь.
Открывать его и мыть Раиса Васильевна панически боялась. На улице, знала она, бушевала чума, и она, казалось, только и ждет, чтобы ворваться в комнату и заразить Раису Васильевну. И от этого уже никуда не убежишь, и смерть заставит ее лежать и ждать в этой наглухо закрытой квартире, дверь в которую открывалась только в избранных случаях, раза – два в неделю, когда сын привозил еду и забирал мусор.
Происходило это так. Сын ставил пакет с едой на лестничной площадке, звонил в дверь, Раиса Васильевна ждала пять минут, чтобы сын спустился на один пролет, глухо обвязывалась маской и зачем-то шарфом, мгновенно открывала дверь, схватывая пакеты и оставляя пакет с мусором, захлопывала дверь, он забирал мусор, и на этом выход на волю заканчивался.
Заразиться Раиса Васильевна боялась панически. Даже по телефону с сыном, невесткой и немногими оставшимися подругами она созванивалась редко, потому что казалось ей, даже через телефонную трубку через дырочки в микрофоне зараза могла проникнуть, пробегая по проводам, и все! И смерть!
Конечно, она понимала, что это перебор, что по проводам зараза не передается, но поделать с собой ничего не могла, и старательно, заклеила дырочки в микрофоне скотчем.
Восемь месяцев уже сидела она в своем заточении, и связь с миром была только через телевизор, который не приносил никакого утешения, наоборот сообщал все новые и новые цифры заболевших и умерших.
Тоска и страх носились в ее однокомнатной квартире, сам воздух, казалось, был густо насыщен страхом и ожиданием неизбежной смерти. Кроме того, просто от безысходности и скуки, хотелось иногда просто выть! И она выла, стараясь делать это тише, чтобы не испугать соседей за стеной.
.. Шли недели. И однажды ночью соседи все-таки услышали непрекращающийся вой, жуткий, истошный, перекрывающий, казалось, все звуки этой ночи.
Сын давно оставил соседям свой телефон, мало ли, что с мамой случится!
Вызвали сына. Сын вызвал скорую. Раису Васильевну отвезли в психиатрическую больницу.
Врач на немой вопрос сына развел руками:
– Тяжелая шизофрения. Учитывая возраст – не лечится. Заберете домой, или дайте согласие на госпитализацию?
Пришлось дать согласие. Трудно было представить, что все оставшиеся ей годы жизни мать будет выть в своей квартире, или в квартире их семьи.
***
Город спал. Чума вихрем носилась по опустевшим улицам, выхватывая одиноких прохожих, врываясь в открытые двери баров и ресторанов, злясь видимо, что где-то люди еще продолжают веселиться, врываясь в форточки квартир стариков, выкашивая их за некие доблести, потому что свою жизнь они уже пожили, но зачем засорять эту и без того перенаселенную землю. И может быть, эти старики были ей благодарны, что не придется им умирать в мучительных долголетних болезнях, ходя под себя, или вынуждать детей выносить из-под них подгузники, а придется умереть вот так, практически сразу, сгорев за несколько дней…
К утру, чума приустала и перед рассветом прилегла у подъездов, ожидая восхода солнца и первых выходящих их подъездов людей, чтобы схватить их и бешеным вихрем закружиться опять по улицам, собирая все новые и новые жертвы…