Но вихрь мыслей становился все более бешеным, все более грозным.
Разве он не может осуществить своего желания? Разве у него нет средства расправиться с ненавистным человечеством?
Ведь к его услугам великая, черная сила науки, направленной на зло. Тот человек в ресторане был прав. Нужно выпустить чуму на город.
Вот здесь, кругом, на полках, в тщательно закупоренных банках, достаточное количество яда, чтобы отравить всех тех, кто наслаждается счастьем на глазах у несчастного с разбитою душой.
Он выпустит миллиарды бактерий и весь город превратится в долину смерти, оденется в траур, оросится слезами, огласится стонами и воплями.
Тогда Хребтову станет легче. Он получит возможность спастись от своих страданий. Это будет великая месть, достойная своего великого автора. Он нанесет удар самой жизни, он справит такие поминки по своем счастье, о каких могло бы мечтать разгневанное Божество.
Внезапно затихнув, с широко раскрытыми глазами, с улыбкою на безобразном лице, Хребтов подкрался к окну.
Не подошел, а именно подкрался, ибо ему казалось, что огромное животное, против которого он злоумышляет, может вдруг проснуться и взглянуть на него тысячью глаз.
У окна он бросил широкий взгляд кругом.
Бесконечная панорама города расстилалась под начинавшим светлеть небом. Ломаные линии крыш, темные ущелья улиц тянулись без конца. Даже там, далеко, где ничего не было видно, чувствовалась жизнь по красноватому отблеску фонарей.
Властным жестом Хребтов протянул вперед руки. Их черные силуэты закрыли большую часть города. Кривые, грубые пальцы вырисовались на фоне утренней зари.
Профессор что-то бормотал, словно произнося заклинания и, казалось, с его пальцев струится черная смерть, медленно расстилаясь над окрестностью.
Прошло несколько времени. Восток все алел и все чернее становился силуэт человека в окне.
Наконец он опустил руки, как автомат прошел в другую комнату и бросился на постель.
V
Следующий день прошел у Хребтова гораздо спокойнее.
Это легко понять, зная его характер.
Обуревавшие его вчера чувства нашли исход в дьявольском замысле мщения человечеству. Таким образом, у него явилась цель, а имея цель перед собою, он весь превращался в энергию, в деятельность, так что для сомнений и терзаний не оставалось времени.
Вставши очень поздно, профессор долго и систематически обдумывал план своего замысла.
Обдумывал его, как полководец, работающий над планом сражения. Старался предвидеть все случайности, заметить и исправить все слабые места.
Когда же все до мельчайших деталей было обдумано, перешел в лабораторию и принялся за дело.
На одной из полок стояло множество банок своеобразной формы, тщательно закупоренных, содержащих культуры микробов.
Выглядели они совсем невинно; в одних был налит бульон, в других какая-то темная жидкость, похожая на кровь, третьи содержали кусочки сырого картофеля.
Но каждая из них, по своей разрушительной силе, была неизмеримо страшнее, чем целая куча пироксилина, динамита или какого-нибудь другого взрывчатого вещества.
Хребтов в задумчивости оглядел этот арсенал, словно затрудняясь в выборе. Наконец снял одну банку, отмеченную несколькими буквами, написанными чернилами по стеклу.
— Это не просто чума, а чума в квадрате! — пробормотал он, рассматривая значки.
Действительно, ничего подобного тому яду, который Хребтов держал в руках, мир еще не видел. Профессор имел полное право испытывать некоторую авторскую гордость, глядя на эту банку с культурою бацилл.
Дело в том, что, производя свои опыты над чумою, культивируя бацилл в различных питательных средах, прививая их различным животным, он прежде всего старался получить ослабленную, мало жизнеспособную расу, предназначенную для предохранительных прививок.
Но в тоже время он работал над созданием нового сорта бактерий, еще более живучих, еще более убийственных, чем обыкновенные.
Зачем ему понадобилось это — он и сам не сумел бы объяснить. Вопрос был в чисто научном интересе этого опыта, в экстравагантности идеи создания сверхчумы.
Результатом получилось племя бацилл, прошедших через всевозможные испытания и тысячу раз доказавших свою сверхъестественную живучесть. Они могли выдерживать замораживание, кипячение, засушивание и все-таки, лишь только попадали в благоприятную обстановку, начинали множиться с феноменальной энергией.
Минимальное количество их заражало без промаха всякое животное.