Потом села на постель и принялась размышлять, с трудом ворочая свои неуклюжие мысли, пытаясь объяснить тот страх, который внушал ей за последние дни профессор.
Она видела через щелку, как он убивал кошку и потом не могла заснуть целую ночь, с ужасом прислушиваясь к его шагам в лаборатории.
Ей не приходило в голову доискиваться причины того, что происходило, но она всем своим существом боялась Хребтова и приняла решение бежать.
Ее последние сборы были недолги. Она сняла из угла образа, уложила их между подушками, завернула все это в перину, немного подумавши и пометавшись по кухне, сунула туда же пару кастрюль и завязала тюк веревкой.
Потом накинула теплый платок, прислушалась, открыла дверь в сени и вытащила туда вещи.
Затем вернулась в кухню, потушила лампу и ушла навсегда, крепко захлопнувши за собою дверь.
Последний человек, с которым Хребтов был хоть чем-нибудь связан, покинул его.
А профессор в это время, несмотря на усталость, побуждаемый странным любопытством, развертывал принесенные с собою свертки.
Когда их содержимое было разложено на полу, выяснилась странная вещь; сам того не замечая, он купил исключительно предметы женского обихода.
Здесь были кружева, отличный атласный корсет, сладострастно повторявший формы женской груди, пара лакированных дамских ботинок с причудливо выгнутыми высокими каблуками, изящный веер, несколько флаконов духов, широкий пояс с бронзовой пряжкой, украшенный фальшивыми камнями в стиле moderne, было, наконец, полдюжины цветных женских рубашек.
Все это рассыпалось по полу, образуя красивую, блестящую кучу среди неприглядной комнаты ученого. Получилось такое впечатление, будто недавно в грязной спальне старого холостяка была изнеженная женщина и ушла, оставляя за собою все эти дразнящие воображение принадлежности туалета.
Хребтов стоял, разглядывая при жалком свете свечи бесполезное великолепие купленных вещей и старался понять — почему он выбрал именно эти предметы, а не какие-нибудь другие.
Машинально сунул он руку в карман и нашел там обручальное кольцо. Так же машинально надел его на палец и, усевшись на краю постели, стал пристально разглядывать свою руку.
Вдруг на глазах его повисла какая-то тяжесть. Странное, щекочущее ощущение пробежало по лицу и он тихо заплакал обильными слезами.
Было что-то невыразимо ужасное в сочетании детского плача с внешностью этого чудовища.
А когда, полчаса спустя, профессор крепко спал, протянувшись одетый поверх одеяла, золотое кольцо продолжало блестеть у него на пальце.
С кем обручился он в этот вечер, следуя странному капризу больной фантазии? С тою ли, которую любил, которой жаждал и за отказ которой мстил целому человечеству?
Или со своей старой возлюбленной, — чумою, которая не изменила ему и выступила мстительницей за его обиды?
Не знаю. Знаю только, что он не расставался больше с кольцом и часто подолгу глядел на него в задумчивости.
Заснувши около двенадцати часов ночи, Хребтов проснулся лишь к десяти утра.
Вообще в течение всего этого безумного времени он спал чрезвычайно много и, вероятно, только сон поддерживал его силы, потому что ел он вчетверо меньше, чем обыкновенно, заходя в рестораны лишь тогда, когда чувствовал потребность отдохнуть среди своих странствований по городу.
Дело разнесения болезни было, собственно говоря, сделано уже в первый день. Десятки отравленных бумажек, пущенные в обращение, обеспечивали сильнейшую эпидемию, особенно принимая во внимание, что весна в этот год была на редкость жаркая.
Однако, деятельность была необходима профессору и он еще несколько дней провел в ходьбе, повсюду сея смерть, хладнокровно соображая, где болезнь найдет себе лучшую пищу, заботясь о том, чтобы не оставалось незараженных пунктов.
Он побывал в Замоскворечье, потративши полдня на обход лабазов и оптовых складов.
Его видели в церквах и монастырях, где, несмотря на толпу богомольцев самой пестрой внешности, профессор привлекал к себе общее внимание уродливым лицом, движениями, напоминающими автомата, и щедрою раздачей бумажных денег нищим.
Его можно было встретить и на рынках, особенно на площади торга около Сухаревой башни.
Там скопище продавцов и покупателей вокруг поставленных прямо на мостовую палаток и прилавков пропитано такою массой тяжелых испарений, что является настоящим раем для чумных бацилл.