Когда я представляю себе эти его странствования, они кажутся мне отрывком из какой-нибудь страшной сказки.
Никогда еще ужас действительности не был до такой степени близок к ужасу фантастического.
Вообразите себе фигуру человека, до такой степени уродливого, что при взгляде на него трудно поверить собственным глазам, шагающего с утра до вечера по городу, спокойно, безустанно разнося смерть.
Он не смотрит по сторонам, не замечает толпящихся кругом людей. Он неотразим и бесчувственен, как рука судьбы.
Я не понимаю только одного.
Как люди, встречавшие его, инстинктивно не почувствовали всей массы кипевшей в нем ненависти и злобы?
VI
Итак, посев смерти был сделан.
Ад и Рай, а если нет ни того, ни другого, то по крайней мере городские кладбища могли рассчитывать на богатую жатву.
Но раньше, чем она наступила, прошло несколько дней, в течение которых люди мирно жили рядом с чумою.
Они заботились о завтрашнем дне, любили, ненавидели, подписывали векселя, не подозревая, что рядом уже стоит некто, призванный отнять у них завтрашний день, насмеяться над любовью, заглушить ненависть и уплатить по всем векселям.
Знал об этом только Хребтов, заключившийся в лаборатории, проводивший дни и ночи в мучительном ожидании.
Наконец пали первые жертвы.
Я думаю, раньше всех заболела дочь закройщицы от m-lle Gerard, болезненная девочка четырнадцати лет, единственный предмет любви, нежности и забот своей матери.
Правда, доктор заявил, что она скончалась от тифа, но это ничего не доказывает, если принять во внимание сходство первоначальных симптомов обеих болезней, а также то, что девочка была бедной пациенткой и не могла рассчитывать на особое внимание доктора.
Вероятно, многие доктора, наскоро осматривая больных, делали ту же ошибку. Если мы просмотрим санитарную рубрику газет за время, непосредственно предшествовавшее официальному объявлению эпидемии, то заметим странное возрастание числа тифозных заболеваний.
Несомненно, во многих случаях здесь нужно читать слово «чума» вместо слова «тиф».
Но лишь только болезнь коснулась богатого человека, «серьезного» пациента, она не могла уже больше скрываться, и врачи изобличили ее настоящую природу.
Было произведено научное исследование, которое установило, что купец первой гильдии Семипятов умер от чумы.
Этому купцу выпала на долю честь официально открыть собою длинный список жертв эпидемии, которых потом перестали считать и записывать.
О таком ужасном случае, как неожиданное появление чумы в Москве, перепуганные врачи поспешили, разумеется, донести начальству.
Начальство добросовестно приняло все санитарные меры и постаралось сохранить событие в тайне, чтобы не вызвать в городе преждевременной и, может быть, неосновательной паники.
Но судьба устроила так, что это мудрое распоряжение осталось невыполненным.
У лаборанта бактериологической лаборатории, где производилось исследование крови Семипятова, была молодая, хорошенькая жена, которую он безумно любил.
Та, в свою очередь, не менее пылко любила репортера газеты «Вечерняя почта». Эта комбинация обратила в ничто все усилия полиции, направленные к сохранению тайны.
В тот день, когда исследование обнаружило наличность чумных бацилл в крови Семипятова, муж легкомысленной дамы вернулся к обеду домой крайне нервно настроенный.
Жена пробовала узнать причину этого, но на все вопросы он отвечал, что чувствует себя здоровым, что ничего не случилось, что он спокоен и весел.
А между тем, его побледневшее, вытянутое лицо говорило совсем другое. Тогда у жены возникло опасение:
«А вдруг он узнал что-нибудь про репортера?»
И со всею энергией женщины, чувствующей себя в опасности, она принялась кокетничать, сердиться, ласкаться, лишь бы узнать, в чем дело.
Разумеется, бедный лаборант не выдержал. Да и можно ли вообще требовать от мужчины, чтобы он сохранил тайну от хорошенькой, настойчивой, не брезгующей никакими средствами женщины? Через полчаса она была уже в курсе дела, причем, узнавши секрет, прежде всего обрадовалась, что ее шашни не открыты, затем почувствовала ненависть к мужу, получившему задаром столько ласк, и, наконец, решила, что следует вознаградить себя за напрасную тревогу, а своего возлюбленного за ту нежность, которая, принадлежа ему по праву, была в силу необходимости <истрачена> на мужа.
Поэтому, как только супруг улегся заснуть часок-другой после обеда, она написала и отослала в редакцию «Вечерней почты» записку, назначая любовнику свидание в одних второразрядных меблированных комнатах на Тверской, служивших дешевым, хотя несколько грязным приютом их счастья.