Были такие, которые в припадках панического страха забегали на чердаки или в подвалы и там умирали с голода, потому что боялись выйти.
Весь город обратился в сплошной сумасшедший дом.
Кроме отдельных случаев помешательства, были помешательства коллективные.
Мы знаем, например, что толпа людей, которая в конце эпидемии ходила из церкви в церковь, занимаясь возмутительными надругательствами над святынями, состояла сплошь из сумасшедших.
Некоторые из них до сих пор еще живут в больнице для душевнобольных. Чума пощадила их, но из когтей безумия они не вырвутся до конца жизни.
Чтобы дополнить эту картину, я закончу короткими, но многозначительными словами одного очевидца.
«Москва находилась в состоянии агонии. Она напоминала город опустевший, покинутый жителями, в который выпустили толпу безумцев.
Идя среди мертвых домов с закрытыми окнами, запертыми дверями, вы на каждом шагу встречали труп или слышали бормотанье, стон и дикие крики сумасшедшего».
VIII
До сих пор я говорил о проявлении животных инстинктов, о темных силах природы, о помутившихся со страха умах.
А человеческий дух? Разве он мог дремать в минуты такого напряжения? Что сделал он — наше единственное сокровище, наша гордость, наша надежда?
Нужно признать, что он оказался на высоте своего призвания и в эту безумную пору дал примеры своих крайних проявлений как в добре, так и в зле.
Среди московской интеллигенции, главным образом среди молодежи, нашлось немало людей, душевные силы которых оказывались тем большими, чем отчаяннее становилось положение вещей.
На каждый новый ужас эпидемии они отвечали новым подвигом человеческого сердца.
Ничто не могло их испугать или оттолкнуть. Угрозы чумы опьяняли их, как опасность на поле сражения, давали силы и мужество в трудном деле помощи больным и борьбы с эпидемией.
Уже с самого начала они соединили свои отдельные усилия в одну общую организацию, носившую простое и трогательное название «Братство», и до конца чумы братство продолжало существовать, оказывая огромные услуги несчастному населению истерзанного города.
С утра до вечера, с вечера до утра, в дурную погоду и в хорошую, мужчины, юноши, девушки и женщины работали, не покладая рук, во имя идеи человечности.
Единственным побуждением к работе была их внутренняя душевная потребность. Ни самолюбие, ни расчет не играли здесь роли.
Какая благодарность могла их встретить? Бессвязные благословения умирающего зачумленного или холодная похвала людей, которые, ценя их работу, сами не имели мужества принять в ней участие.
Зато препятствий на их пути было множество. Приходилось сражаться и с косностью, и с скупостью и с черствостью.
Мало того, часто нужно было бороться еще с активным противодействием темных масс, не понимавших их деятельности.
Правда, впоследствии москвичи воздвигнули великолепный памятник в честь братства, но конечно, не эта гора бронзы и мрамора, к слову сказать, крайне безвкусная, служит вознаграждением заслуг ряда людей, из которых каждый отдал свою жизнь, свое счастье, свои заветные планы и мечты в жертву страдающему человечеству.
Имена многих из них даже неизвестны. В том-то и проявилось величие избранных душ, что они думали о деле и больше ни о чем, меньше же всего о благодарности потомства.
Мы не знаем, например, имени того студента, который собственными силами, как это точно установлено, похоронил около ста мертвецов и продезинфецировал несколько десятков квартир.
Он погиб, и неизвестно, нашелся ли желающий в свою очередь оказать ему последнюю услугу.
Мы не знаем, как назывался тот священник, который с утра до вечера ходил по улицам со святыми дарами, напутствуя умирающих.
Неизвестно даже, какой он был внешности, хотя вскоре после чумы легенда о нем побудила Малявина написать свою знаменитую картину «Исповедник зачумленных», а молодой поэт Волков сделал себе имя и состояние поэмою того же заглавия.
Мы не знаем, кто была та девушка, судя по рассказам, прекрасная, как день, которая в маленькой тележке развозила пищу и лекарства по всему городу, не зная отдыха, не боясь смерти, заходя в самые ужасные, отравленные трущобы.
Мы не знаем, кто она была, потому что в один несчастный день десяток бродяг убил ее, заподозривши, что она возит не лекарства, а отраву.
Неизвестно даже, где находятся ее святые останки. Возможно, что они сделались посмешищем, что над ними надругались пьяные скоты, сами не знавшие что творят.