Видим одухотворенные дома, смеющиеся над грудами сваленных у их подножия мертвых тел.
Видим, наконец, такие вещи, которые может описывать доктор в ученом трактате, но которые никоим образом не может изложить романист.
По направлению мыслей этого художника мы можем судить о том, чем забавлялись смеющиеся.
Не раз их пьяная ватага, бродя ночью по городу и найдя труп, окружала его, со смехом, шутками и восклицаниями дотрагиваясь до жертвы ужасной болезни, придавая покойнику разные забавные позы.
Они шли в разнузданности так далеко, как только позволяла их изобретательность. Каждый старался перещеголять собутыльников, придумывая остроты, развлечения, проказы, посвящая себя этому всецело, пока чума не схватывала его и не душила, после чего остававшиеся в живых справляли по нем поминки шутовскими речами и новыми стаканами вина.
Неудивительно, что простонародье смотрело на этих безумцев как на дьяволов. Есть вещи в народном сознании, которые не искореняются никакими обстоятельствами и к этим вещам принадлежит серьезное, вдумчивое почтение к смерти.
Люди, ругающиеся над покойниками, смеющиеся над общим бедствием, в глазах народа хуже последних разбойников, так что раздражение против «смеющихся» не раз доходило до кровавых расправ.
Ужасный пример этого произошел на Знаменке. Там жил один из самых известных смеющихся, богатый молодой человек из аристократической фамилии.
Однажды вечером он пригласил ряд знакомых к себе на ужин, на один из тех характерных для того времени ужинов, на которых смешивались изысканная эстетика и грубый животный цинизм, великосветская элегантность и неудержимое, бурное веселье отчаяния.
Праздник удался как нельзя лучше и представлял действительно опьяняющую картину.
Великолепно обставленная комната, стол, покрытый белоснежною скатертью, букеты ярких и нежных цветов, вино, искрящееся в стаканах, черные фраки мужчин, обнаженное тело и роскошные костюмы женщин, блестящие глаза, смелые жесты, хохот, песни, поцелуи…
Казалось, само наслаждение устроило этот праздник, а веселье принимало гостей.
Около полуночи хозяин поднялся с бокалом в руке, чтобы сказать тост.
— Господа! — начал он. — Сегодняшний день мы не потеряли даром, и если смерть стучится к нам в двери….
Он внезапно остановился, побледнев, с ужасом глядя на входную дверь.
Все глаза обратились туда же, и пирующие увидали группу оборванных, грязных, диких на вид людей, входивших в комнату, неся с собою камни и дубины.
Это были фабричные рабочие, рыскавшие по городу в поисках какой-нибудь пищи.
Привлеченные светом и шумом, они долго стояли внизу под окнами, прислушиваясь к тому, как веселятся баре. Каждая шутка, доносившаяся сверху, увеличивала их раздражение, каждый взрыв смеха казался надругательством над общим горем.
Наконец они не выдержали и решили расправиться с пирующими.
В продолжение десяти минут в комнате происходила дикая возня; смех сменился стонами, поцелуи ударами. При ярком, праздничном свете, вокруг роскошно убранного стола, один за другим, почти без сопротивления гибли «смеющиеся».
Огромный, прокопченный насквозь фабричным дымом рабочий схватил за волосы изящную, декольтированную барыню. Она молила, плакала, хотела обнять его ноги, но страшный удар прервал мольбы и стоны. Внезапно успокоившись, она рухнула лицом вниз на ковер.
В другом месте полупьяный щеголь в изысканном фраке схватил бутылку, чтобы защищаться, но сейчас же перекувырнулся, потому что ему бросили под ноги стул, и погиб под ударами дубин.
Когда схватка кончилась, все «смеющиеся» лежали на полу мертвыми. Никому не удалось бежать.
Брызги крови алели на белой скатерти, на ярких платьях, на шелковой обивке мебели. Ее острый запах смешивался с ароматом духов и благоуханием начинающих вянуть цветов.
А убийцы, едва покончивши свое дело, с жадностью набросились на остатки ужина. Не обращая внимания на разбросанные трупы, скользя в лужах крови, наступая на раскинутые руки жертв, они ходили по комнате, разыскивая съестное, и торопливо насыщались.
Вина никто из них не тронул. Разговоров между ними не было. Они имели мрачный, но спокойный вид людей, действующих под давлением необходимости.
Кончивши есть, каждый уходил, не оборачиваясь назад. Придя вместе, они уходили поодиночке, чтобы не глядеть друг на друга.
А когда ушел последний, в комнату пробралось несколько уличных мальчишек, издали наблюдавших за побоищем.
Эти вечно живые и вечно веселые существа со свойственною их возрасту восприимчивостью совершенно применились к атмосфере, царящей в зачумленном городе. Среди трупов, среди крови, они чувствовали себя как дома. Никакой ужас не мог их смутить или испугать.