– Так ты снизойдёшь когда-нибудь до объяснений, достопочтенный господин, почему мы обязаны плясать под твою дудку? Все, даже те, кому танцевать кальсоны жмут?
Толпа встретила смехом удачную шутку и обернулась посмотреть на её автора. Впрочем, разглядеть его было сложно. Он сидел в самом дальнем и самом тёмном углу. Всё, что о нём можно было понять, – что он носит длинные волосы и что его происхождение знатное – блеск золотых шпор простолюдину заметен издали.
– Да-да, – продолжил шутник, – фокус со светящейся пластиной недурён. Но мы не на ярмарке. Есть ещё аргументы?
Никто даже не успел задуматься, как разорившийся (а не был бы он таким, выбрал бы трактир подороже) аристократ увидел пластину из своего тёмного угла.
– Нет времени на объяснения, я ещё должен успеть разыскать сбежавшего копейщика, – ответил охотник на теней, – но аргумент один имеется. Нападайте.
Он обращался к четырём оставшимся копейщикам. Они переглянулись.
– Нападайте, иначе я вас зарублю сам, – повторил приказ незнакомец.
Копейщики бросились на охотника. Меч не был их любимым оружием. Встречать копьями вражью конницу, а не рубиться в честном поединке – вот к чему их готовили. Но копьё не потащишь с собой в трактир, поэтому кое-какие приёмы фехтования на клинках солдаты герцога всё-таки знали.
Ни один из этих приёмов не помог. Через несколько мгновений все четверо оказались на полу, потирая ушибы, а их противнику не пришлось даже обнажить меч.
– Вот как я владею своим оружием, когда оно в ножнах, а теперь…
Блеск клинка. Несколько красивых взмахов. Свист рассекаемого воздуха.
– А теперь представьте, на что я способен, когда оно покинуло ножны. Если мне откажутся подчиниться, я изрублю здесь в куски каждого, не посмотрев на пол и возраст, не посмотрев, безоружен он или вооружён.
Их было много – постояльцы, прислуга, просто посетители, – а он один, совсем один. Но он их совсем не боялся, что внушало подлинный страх. Охотнику на теней будто доставляла особое удовольствие мысль, что всё кончится рубкой. По его улыбке и блестящим глазам было понятно: странный мечник находит какое-то упоение в противостоянии один против всех. Пока что на ментальном уровне, но в любой момент готовый перейти на язык стальных клинков.
Но был один человек, на которого его бесстрашие не произвело никакого эффекта.
– Да ты, я вижу, вообразил себя волком перед стадом овечек. Но, положим, здесь не все бараны, а ты не единственный волк.
Аристократ громко положил на стол ножны, в коих покоился его клинок, выдержал эффектную паузу и закончил:
– Скорее всего, ты проиграешь.
– Возможно, – не стал спорить охотник, – но сколько людей прежде я успею забрать в могилу? Оно стоит того? Уверяю, проверка не займёт много времени и… мм… она вас даже позабавит, разумеется, всех, кто непричастен к Угрозе. Подчинитесь мне во имя милосердия, чтобы избежать ненужной крови. Считайте, что это простая прихоть. Прихоть сумасшедшего, пусть будет так. Но сумасшедшего с мечом.
Глава вторая. Угроза
Герт был в восхищении.
Никогда он не видел такой ловкости и сноровки в благородном искусстве поединка. Пакостные выходки солдат герцога в трактире сильно пошатнули их положение в мире его подростковых кумиров, а уж постыдное поражение и вовсе свергло с пьедестала. А свято место пусто не бывает. Герт слышал от священника, единственного учёного человека в посёлке, что в его возрасте как никогда сильна потребность кем-то восхищаться и с кого-то брать пример. Иметь своих героев.
Первыми героями Герта были рыцари, хотя менестрели и нечасто останавливались в ремесленном посёлке на постой. Но новый герцог изгнал менестрелей совсем, ограничил права знатного сословия и перестал проводить турниры. Зато от зазывал в копейщики и арбалетчики не было теперь отбоя. Зазывалы не умели так красиво говорить, как менестрели, но все слова в их речи были понятны простолюдью.
Очень скоро и у деревенских, и у поселковых мальчишек, и у юных обитателей предместий и ремесленных кварталов сложилось мнение о военной профессии как о романтичном и увлекательном занятии.
Герту не хватило смелости сбежать от родителей в четырнадцать лет – возраст, с которого герцог брал на обучение копейщиков. Но в пятнадцать унылое существование в мире горшков стало просто невыносимым.
Больше всего Герт стыдился, что разбил в приступе странной ярости много посуды перед тем, как уйти, и даже повредил отцовский гончарный круг. Он сам не мог понять, почему это сделал. И поклялся вернуть всё родителям сторицей, когда разбогатеет на какой-нибудь войне.