— Ильянов? Не припоминаю такой фамилии, — с очень искренним дружелюбием посмотрел на непримечательного человечка Сепгей Борисович.
Микрофон, вероятно, между воротом халата и воротом рубашки.
— А лица не припоминаете? — непримечательный человечек извлёк из нагрудного кармана пропуск в Медкорпус на имя Ильянова Андрея Витальевича с фотографическим изображением оного.
По воскресеньям в любом общем коридоре любого строения Медкорпуса крайне безлюдно. А принуждать опознавать лица лиц высоких уровней доступа в месте, классифицируемом как публичное, — мерзкий приём.
Как и все остальные приёмы фаланг.
— Знакомое лицо. Но могу ошибаться — недостаточно крупный портрет, — Сепгей Борисович ещё раз растерянно нахмурился. Это единственно верная стратегия.
А если ещё и не забывать о том, что фаланга допрашивает человека с ревизорским портфелем в одной руке и яблоком в другой, получается даже не очень раздражаться.
— А к Дмитрию Ройшу давеча знакомое лицо не заглядывало? — в лоб спросил фаланга.
И Сепгей Борисович в лоб ответил:
— Если у Дмитрия Ройша какие-то проблемы, я бы предпочел обсуждать их в более подходящей обстановке.
Невыразительные глаза фаланги символически выразили удовлетворение.
— У Дмитрия Ройша проблемы?
— Не издевайтесь, — отрезал Сепгей Борисович, — я давно выучил, что если вы кого-нибудь упоминаете, значит, у него проблемы.
Несчастная любовь позволяет на нервах нарушать субординацию. И переходить прямо к делу. Очень удобная штука.
Примерно как нелепое имя при службе медицинским ревизором.
Фаланга для приличия коротко сверкнул жетоном третьего уровня доступа к информации, развернулся и пошёл по коридору в направлении лестницы. Сепгей Борисович устремился за ним. Сердце крайне правдиво ёкнуло: кажется, план хоть в какой-то мере, но сработал.
Дмитрия Ройша они породили вместе: Дима — Настоящее Бедроградское Конспиративное Имя, в вымышленность которого не поверит ни один нормальный человек, потому что так вымышлять конспиративные имена не стал бы даже ребёнок старшего отрядского возраста в экстремальной ситуации, смоделированной Виктором Дарьевичем. Сепгей Борисович — концепцию мёртвой души всея Инфекционной Части Медкорпуса.
Суть примерно такова: Дмитрий Ройш очень занят возлежанием на траве с ревизором из Когнитивной Части, Дмитрию Ройшу некогда работать, поэтому распишитесь, пожалуйста, за Дмитрия Ройша в этом никому не нужном журнале, сдайте, пожалуйста, его заполненные на скорую руку бланки и вытряхните, пожалуйста, за него пепельницу в день, когда он отвечает за место для курения. А взамен можете брать на его имя подотчётные реактивы из хранилища, например. Ему сейчас всё равно не надо, а вам не выдадут на своё имя в двойном объёме. И ещё много мелких, но неприятных бюрократических моментов можно обойти, если иметь в кармане не только своё удостоверение, но и удостоверение Дмитрия Ройша со своей фотографией. Или чьё угодно ещё удостоверение со своей фотографией, но кто ж, кроме Дмитрия Ройша, на такое согласится.
В общем, как-то так и вышло, что к сентябрю Дмитрий Ройш поселился не в каждом, конечно, но очень во многих сотрудниках Инфекционной Части. Даже в тех, которые его самого в глаза никогда не видели.
Поэтому Инфекционная Часть будет отвечать на любые расспросы про Дмитрия Ройша как на расспросы про покойника: либо хорошо, либо никак.
Потом подключился самый настоящий Ройш, внук хэра Ройша. Не выходя из своей бедроградской квартиры, он каким-то чудом создал Дмитрию Ройшу в столичной Инфекционной Части некоторое количество настолько бюрократически возмутительных инцидентов, что по душу Дмитрия Ройша, рядового сотрудника Медкорпуса, пришёл фаланга.
Привлечь внимание фаланг тогда, когда тебе захочется, а не тогда, когда этого хочется им, — бюрократическое достижение немыслимых высот. Кажется, Настоящая Бедроградская Конспирация всё-таки взяла вчера эти высоты. Потому что сегодня фаланга пришёл уже по душу Сепгея Борисовича.
А Дима сел на поезд в Бедроград ещё позавчера вечером.
Почему-то жаль, что даже Настоящая Бедроградская Конспирация в курсе, что в такой ситуации лучше не устраивать прощаний на вокзалах.
Фаланга, протащивший Сепгея Борисовича на незримом поводке вниз по лестнице, прямо по коридору, направо по коридору, вверх по лестнице, налево по коридору, наконец-то скрылся за какой-то будто бы случайной дверью.
Сепгей Борисович в профилактических целях сжал яблоко покрепче и переступил порог.
Помещение за будто бы случайной дверью было плоть от плоти Медкорпуса — полное света и воздуха, с отделкой из какой-то пахучей древесины, со стульями, от которых никогда не заболит спина, и столом, к которому хочется прикасаться. Невзрачный фаланга за этим столом выглядел как оскорбление всему Медкорпусу.