— Его привёл ко мне старый приятель из Корпуса, Тахá Шапка.
— Шапка — сотрудник Инфекционной Части, а вы утверждали, что далеки от её работы, — перебил фаланга. Раз он уже ознакомился со стандартными пунктами досье очередного рядового медика Тахи Шапки, должно быть, всё на самом деле идёт по плану.
— Мы были знакомы ещё до моего назначения в Корпус. И на Колошму тоже, — Сепгею Борисовичу было как-то неожиданно приятно рассказать для разнообразия хоть немного правды. — Таху Шапку я допрашивал в качестве главы следственного отделения при Столичной гэбне. Стандартная процедура: пропажу без вести госслужащего двенадцатого уровня хотели повесить на тавра. Допрашивали всех тавров, с которыми обвиняемый когда-либо пересекался в Столице, — как это всегда и делается, если поднимают таврский вопрос. Я дело раскрыл — там была попытка бегства с госслужбы, сам беглец улики тавру и подкинул. А Таха Шапка после снятия обвинений с его друга вдруг пришёл меня отблагодарить. Шестьдесят девятый год, кажется.
— Вернёмся к июню восемьдесят третьего, — удовлетворённо кивнул фаланга.
— Таха Шапка иногда ночует у меня. Производственный раж вынуждает — я живу в получасе от Инфекционной Части, а он в двух часах езды. В июне он как-то пришёл с Дмитрием Ройшем, который был три дня как с вокзала, сразу занялся вместе с Тахой Шапкой каким-то проектом и все три дня спал на чемодане в Корпусе, не дойдя даже до службы обеспечения жильём. На четвёртый они решили передохнуть в более подходящих для жизни условиях, но поближе к Корпусу. В результате мы всю ночь потратили на разговоры о жизни в степи и о последней чуме, а потом само собой вышло, что Дмитрий Ройш зашёл без Тахи Шапки. И остался.
Фаланга встал, с едва уловимым раздражением одёрнул непривычный для него белый халат, оглядел помещение и направился к двери.
— Дмитрий Ройш с самого начала пользовался вашим гостеприимством и вашим служебным положением, — сухо сказал он перед тем, как оставить Сепгея Борисовича в одиночестве. — Вашей именной печатью заверен ряд фальшивых документов, вы знали?
Сепгей Борисович тряхнул головой и тоже поднялся со стула.
Яблоко сиротливо зеленело на чьих-то чужих отчётах по профилактике нервных срывов.
Надо отнести Виктору Дарьевичу его диаграммы, от которых на других голов Медицинской гэбни нападает нервный тик, и заодно спросить, что пьют от недосыпа. Второстепенная роль сыграна, фаланга убедился в неуловимости (а заодно и цинизме) Дмитрия Ройша, больше ничего не будет — только ожидание новостей из Бедрограда и возвращение бюрократических кошмаров про рубашки цвета ничего. После того, как поживёшь под следствием три с половиной года, даже самая безобидная встреча с фалангой даром пройти не может.
Только никому в Бедрограде об этом знать не стоит.
Когда дверь за фалангой захлопнулась, Сепгей Борисович положил яблоко в портфель и подумал, что нелепое имя — это всё-таки очень удобно.
Позволяет отыскать человека в телефонном справочнике с первой попытки.
Глава 3. Опять думать
Бедроградская гэбня. Гошкá
Думать вредно.
Делать не думая — глупо. Правильно — делать и думать одновременно или перемежать одно другим. Понимание того, в какой фазе ты в данный момент находишься, приходит с опытом.
Когда пропадает один из голов твоей гэбни — человек, который каждый херов раз трезвонит из Столицы и сообщает всё нужное и ненужное о своих дальнейших перемещениях, надо прыгать в поезд и ехать. Десяти часов дороги от Бедрограда с лихвой хватит на то, чтобы разобраться, куда и чего; обойти в Столице своих людей, созвониться с двумя оставшимися головами гэбни — это всё рефлекторно, не занимает мысли.
Думать вредно, но ничего другого Гошке сейчас не оставалось.
Надо дождаться, пока в квартире Шапки погаснет свет.
Андрей уехал в Столицу прошлой ночью и исчез. Ездить в Столицу любому голове Бедроградской гэбни опасно — как и ездить по Бедрограду, и садиться в непроверенное такси, и ложиться спать; издержки профессии. Это все понимают, но это не повод не среагировать на тревожный звоночек.
То есть его отсутствие.
Шапка — тавр, и это вдвойне опасно. Не потому, что все тавры — чокнутые фанатики (поскольку не все, а лишь подавляющее их большинство); не потому, что учёный-вирусолог Шапка проходил национальные боевые тренировки в селе своей юности, славном Зажопейске; не потому даже, что ему могла коса в голову ударить и сподвигнуть на героический подвиг во имя добра и справедливости. Это всё было ясно с самого начала — как и то, что Андрей занимается в Медицинском Корпусе глубоко незаконными делами.