Рука не может быть настолько горячей, как мне показалось, потому что при такой температуре белки сворачиваются. Уж тем более не может быть жидкой. Ну и прочие анатомические странности опровергаются так же легко.
Понимаешь, да? Знания о мире, хранящиеся где-то в недрах башки, позволяют в нём убеждаться (или разубеждаться).
Я теперь просто ходячая листовка о пользе образования.
И вреде политики.
Правда, когда конечности на своих местах и тельняшки не разваливаются на цвета, всё равно постоянно приходится копаться в познаниях и проверять реальность окружающего мира (типа почти ежеминутно), а то будет как в первый раз (мне тогда померещилось, что комната перевернулась вверх ногами и что мы с Гуанако сейчас упадём на потолок). В неподготовленном виде галлюцинации могут, выразимся изящно, впечатлять. Зато если всегда быть готовым, на отрезвление уходит не больше пары минут.
Я после первого раза спросил Гуанако, не стрёмно ли ему и дальше путаться с психом.
Он заржал и ответил, что у него богатый опыт.
Но я и сам знаю, что стрёмно быть не должно.
Это ведь просто такой постоянный эспандер для силы воли.
Не говоря уж о том, что мне приходится гораздо больше читать, потому что некоторые законы окружающей действительности гораздо менее очевидны, чем тебе может показаться.
Ну или я тупой.
А теперь буду умный.
— И почему мне раньше не приходило в голову напялить на тебя тельняшку? — вопросил Гуанако тоном человека, который никогда не станет умным, зато продолжит западать на любые нетривиальные костюмы.
Особенно на те из них, которые можно встретить в портовом борделе.
— Не беспокойся, она ещё успеет тебе надоесть, — дальновидно предположил Дима.
Святотатыч взглянул на Гуанако и его крайне однозначное выражение лица с лёгким укором.
— Вы там побыстрее, вам же ногами придётся топать — нынче до воды даже Муля на такси ехать не решится, а грузовика прям щас дать не могу.
Никакого «там побыстрее» происходить всё-таки не намеревалось, ибо и правда надо было побыстрее. Корабль отходит по расписанию, даром что грузовой, а по всем портовым дорогам, пригодным для езды к воде и от воды, непрерывной колонной ползут грузовики с товарами. Такси там натурально обстреливают, чтобы движение не задерживали.
Серьёзное дело — свежеснятая блокада.
Это политический ход Святотатыча — разумный, наверное. Он какими-то своими святотатычевскими путями умудрился пронюхать о том, кого сажают в Бедроградскую гэбню на место Андрея — ещё до того, как его посадили. Какого-то чувака из гэбни Международных Отношений (которого мы с тобой всё равно не знаем). Святотатыч вышел с ним на связь, предложил сотрудничество. Какому-то чуваку это на руку: перейти на новую должность, успев напоследок снять блокаду Порта на должности предыдущей. Отличный послужной список.
Святотатычу на руку благодарность обновлённой Бедроградской гэбни.
Залог на безоблачное будущее ценой странного настоящего.
Видишь ли, Бровь, чуму в Порту вылечить невозможно. Сколько бы ни сделали лекарства все окрестные гэбни совместными усилиями, больных не переловить — не так работает Порт. Блокаду можно было продержать и подольше, но вряд ли это бы что-нибудь изменило.
В Порту ведь всякие болячки случаются, одной больше, одной меньше.
Совместных усилий Портовой, Бедроградской гэбен и гэбни Международных Отношений должно хватить на то, чтобы не особо выпускать чуму из Порта. А внутри —
— должно же что-то остаться внутри после того, как все разъедутся и Бедроград снова станет всего лишь ещё одним городом Всероссийского Соседства.
Если никто не убьёт меня за медлительность, сейчас я встану с чемодана, возьму его в руку, и мы с Гуанако пойдём на свой грузовой корабль.
Гуанако уверен, что мы не вернёмся. Я сомневаюсь. Слово, данное командиру, наверное, дорогого стоит, а наше участие в политике зарекомендовало себя с крайне сомнительной стороны — это правда. История оказалась слишком длинной, слишком сложной, слишком непохожей на правильный шпионский роман с настоящей интригой, настоящими героями и настоящими злодеями. Никто не выиграл, никто не проиграл — просто некоторые сменили род деятельности, а в Порту теперь водится одной болячкой больше.