— Ваше сиятельство граф Дзяллас! — Мок потянул носом.
— Еще раз! — крикнул Дзяллас и вскочил с кровати. — Было без «фон»! Повтори еще раз, жирная свинья! Все!
— Ваше сиятельство граф фон Дзяллас, — повторил Мок и прислонился к стене.
— Правила такие, — довольный узник поудобнее устроился на койке и упер руки в колени. — Без моего разрешения тебе нельзя выходить из хлева, тебе нельзя ни посрать, ни пописать, ни покурить, ни лечь под койку и на койку. Нельзя прикасаться ко мне и моей жратве. Я хочу, чтобы ты убирал камеру и стирал мои штаны и онучи. Все посылки отдаешь мне. И называешь меня «ваше сиятельство граф фон Дзяллас». Отныне ты мой раб. А когда появится с отвшивения мой напарник Шмидтке, ты будешь и ему прислуживать. Он вернется через час. Здесь нас трое. Есть какие-то вопросы?
— Разрешите лечь на койку, ваше сиятельство граф фон Дзяллас? — спросил Мок.
— Ты еще не заслужил этого, свинья. — Губы Дзялласа изогнулись так сильно, что между ними значительно растянулся розовый шрам. — Не спрашиваешь, как это заслужить?
— Нет, ваше сиятельство граф фон Дзяллас.
— Ну тогда забирайся под койку и молчи, потому что я сейчас иду дрыхнуть после обеда. — Сказав это, Дзяллас лег на свою койку и отвернулся к стене. Вдруг он вскочил и крикнул Моку: — Иди сюда, дырка в заднице! Ко мне, сейчас же! Бегом ко мне!
Мок, не торопясь, подошел к Дзялласу. Тогда тот подскочил на койке, уперся руками в стену и выпятил в сторону Мока ягодицы. Холодный воздух камеры был разорван громким пердежем.
— Хорошо пошло! — усмехнулся Дзяллас. — Ууууууу, было здорово!
Мок вернулся к своей стене, развернул койку и сел на нее. Он не смотрел на Дзялласа, хотя знал, что тот не сводит с него глаз. Он смотрел на влажную стену, на кратеры потрескавшейся краски, на бусинки помета клопов и тараканов.
— Свинья, свинья, — сладким голосом воскликнул Дзяллас и продолжал мелодично напевать. — Ты ушел, не спросив… Кто тебя отпустил? Кто тебе разрешил раскладывать койку? Ты нарушил правила… Ты сейчас будешь визжать, ой, будешь визжать… Но не сейчас, только позже, пока не придет мой товарищ.…
Мок улегся на койку спиной к камере. Он знал, что ночью они выходят. Из всех возможных щелей и дыр. Что лунный свет оседает серебряным саваном на их усах и покрытых волосками ногах. Клопы помедленнее. Они не так ловко перебирают конечностями. Зато они вонзают челюсти в поры кожи и с шипением всасывают человеческие жидкости, а потом оставляют после себя зудящие струпья и пузырьки. Вши — в одеялах, в их складках. Жилище у них в складках, оттуда выходят мягкие гниды.
— Любишь трахаться, полицейская свинья? — продолжал Дзяллас тем же сладким тоном. — Так же, как любила эта маленькая шлюшка Прессл, этот шпиц. Ой, любила, любила… Сама брала нас с утра за яйца… Любишь, любишь… Сама увидишь, когда придет мой приятель… Подождем до ночи… Он сядет тебе на спину, а я начну… Полюбишь это, свинья… Будешь визжать, а завтра сама попросишь дозволения… А я скажу: «Если ты так сильно хочешь, свинья, ну это уж повернись ко мне своим растолканным задом!»
Некоторые тараканы неуклюжи, думал Мок. Они черные. Они не поднимутся выше первого этажа. Сюда они не доберутся. На этот последний этаж. В этот ад содомитов. Зато здесь будут другие. Те рыжие. Blatta Germanica. Свое название они взяли у нас, немцев. У этих-то липкие ноги. Они могут бегать по стеклу. Ночью они будут щекотать нас по шее, а затем проникать в нос и уши.
Дзяллас уснул. Он лежал на животе на отодвинутой от стены койке. Руки свесились по обе ее стороны. Он был беззащитен. Без своего сообщника, который когда-то сидел на спине у Прессла. Прессл лежал на той же кровати, что сегодня и он сам? И ему тоже нельзя было никуда двигаться «без разрешения»? Рабу Гансу Пресслу, должно быть, приходилось спрашивать своих хозяев, может ли он засунуть пеленку себе в штаны, когда кровь текла у него по ногам. Что снилось Гансу Пресслу, когда тараканы щекотали его за ухом, когда клопы и вши впивались в кожу? Ему снился его маленький сынок Клаус? И о чем он думал, прежде чем накинуть себе петлю на шею?
Мок услышал, как барабанят капли дождя по гробу Прессла. «Уважаемый господин надвахмистр! Заключенные Дитер Шмидтке и Конрад Дзяллас опустили меня в тюрьме. Умоляю вас, убейте их. Если вы это сделаете, мой сынок Клаус никогда не узнает, почему я убил себя. Только они знают. Это моя последняя просьба. Если вы обещаете, бросьте этот образок на мою могилу. С величайшим уважением, ваш Ганс Прессл». Мок услышал удивленные возгласы шлюх из казино, которые наблюдали, как он бросает образок со святой Ядвигой на крышку гроба Прессла. И тут он увидел свою пустую, одинокую, хорошо очищенную квартиру на Плессерштрассе. Несколько лет без отца. В дуновении ветра от окна колышется прибитый к фрамуге отцовский ремень для заточки бритвы. Мухи отрываются от клеенки. На столе стакан водки, наполненный педантично и ровно до горизонтальной черточки, которую он когда-то выдолбил. Мок принял решение.