Мюльхауз, к явному удивлению кельнера, заказал себе чай Обста для ишиаса. На вежливый ответ кельнера, что такой чай лучше всего пить в аптеке «Гигиена», он потребовал ароматизированного импортного чая. Затем он поздоровался с тремя мужчинами, которые сидели на крепких деревянных лавках. Он повесил пальто и котелок на вешалку, занимавшую всю стену баварского зала. С понимающим видом он констатировал, что даже люди, светлые маленькие примеры, не могут обойтись без алкоголя. Начальник следственной тюрьмы Отто Лангер пил кульмбахер, судья Эрнест Вайсиг уничтожал местного лагера в литровой кружке, а перед шефом «Breslauer Neueste Nachrichten», доктором Отто Тугендхатом, стояла бутылка бренди «Старый Стефан» с известных складов Мампа. Мюльхауз набил трубку и молчал, в отличие от своих коллег.
— Дорогой доктор, — Лангер смерил журналиста взглядом, — вы действительно считаете Ватера человеком чести? Того, кто писал верноподданнические письма Ленину и обещал ему, что Германия станет частью советской империи?
— Да, считаю, — спокойно ответил Тугендхат, отпивая глоток вина. — Честь определяется не партийной принадлежностью или политическими взглядами, а поступками, мой господин, поступками! Ватер, покончив с собой, оказался человеком чести! Каждый самоубийца — человек чести.
— Самоубийство также может быть вызвано страхом. — Судья Вайсиг закурил сигару. — Не обязательно из чувства чести.
— Но он, конечно, не боялся, — усмехнулся Тугендхат, — ведь никто не избрал бы труса полицайпрезидентом Магдебурга… Может ли полицайпрезидент быть трусом? Пусть это скажет кто-нибудь, кто знает это лучше всех! Ну, дорогой советник, — обратился он к Мюльхаузу, — разве наш полицайпрезидент, его сиятельство Вильгельм Клейбёмер, трус?
— Неужели Ватер был полицайпрезидентом Магдебурга? — включился в разговор Мюльхауз, принимая у кельнера стакан горячего, душистого чая.
— Видите, господа, как оживился наш советник? — рассмеялся журналист. — Но не бойтесь, не оглядывайтесь по сторонам в поисках шпиков, скажите коротко, дорогой советник: Клейбёмер трус или нет?
— Доктор Тугендхат, — улыбнулся спрошенный, — вы позволите мне не говорить о моем шефе и о его морали. Мы здесь не для этого встретились. Я знаю, что суицидальная смерть Ватера, как и недавняя смерть Ленина, разожгла эмоции господ, особенно тех ориентированных налево, как наш главный редактор, но не будем забывать, что мы встречаемся здесь по достойному сожаления делу Эберхарда Мока.
Наступило молчание. Все смотрели на Мюльхауза, предоставив ему некое право руководства этим неофициальным заседанием в пивной Кисслинга.
— Простите, господа, за опоздание, — начал Мюльхауз. — Извозчик, который вез меня, был пьян и перепутал Юнкернштрассе с Янштрассе. А теперь ad rem. Эберхард Мок обвиняется в трех убийствах. Две жертвы — проститутки: Клара Мензель и Эмма Хадер, а третья — сокамерник Мока, виновник трех изнасилований несовершеннолетних мальчиков Конрад Дзяллас…
— Исключительный подлец и извращенец, — вмешался Лангер, — у меня с ним одни хлопоты. Из-за него покончил с собой другой заключенный… Мок пользуется в данный момент огромным уважением заключенных. Они обожают его, потому что он принадлежит к касте избранных, которые ни от кого зависят, которые могут сделать все…
— Вы намекаете, директор, — перебил его судья Вайсиг, — что суд должен более мягко отнестись к Моку, потому что он убил какого-то тюремного негодяя?
— Я ничего не намекаю, только…
— Pax, pax[41], мои господа! — Мюльхауз дунул в трубку, извлекая из головки большую шапку горьковатого дыма. — Предлагать что-либо в этом кругу буду только я… Извините, не «предлагать», но «просить». У меня к вам огромная просьба… Речь идет o конфиденциальности, молчании, тайне…
— В свете этих просьб, — доктор Тугендхат наполнил вином пустой бокал, — я совершенно не вписываюсь в сегодняшнюю компанию. Я занимаюсь профессией, суть которой заключается в раскрытии, а не в конфиденциальности. А кроме того, вы постоянно просите меня сделать о том же. Это из-за меня ни в одной газете в Германии не появилось даже упоминания о Моке в связи с убийством этих двух проституток… Я должен постоянно молчать и молчать! Советник, мне уже надоели ваши просьбы!