Доктор Левковиц обвел взглядом комнату, словно там — в тисненых обоях, в огромной люстре, в переплетенных рукописях и масонских принтах — искал просветления своих сомнений. Барон откашлялся, а президент ложи приготовился выслушать точный вывод.
— Это наша роль, — сказал фон дер Мальтен, глядя на стоявшие в углу большие часы, которые только что пробили восемь, — моя и Генриха, как рекомендующих членов. Мы убедим братьев в моральных качествах Мока.
— Как же вы не убедите, ведь необычными членами, рекомендующими кандидата, являются два брата из трехглавого строгого президиума! — ответил доктор Левковиц и слегка замешкался. — А я могу заранее узнать вашу рекомендацию?
— Вот она. — Мюльхауз вытащил на стол мешочек с табаком и принялся шарить по карманам в поисках трубки. — Эберхард Мок разбил силезское братство мизантропов. Он проник в их ряды и их уничтожил. Но чтобы попасть туда, он должен был раньше попасть в тюрьму. Он пережил ужасные моменты и чуть не был убит. Как полицейский, он был особенно ненавистен сокамерникам, и в любой момент ему грозила смерть и позор. Ему удалось выжить благодаря тому, что он убил упомянутого вами дегенерата, с которым делил камеру. Позже он сбежал из тюрьмы и был принят в мизантропы. Они сознались во всех своих преступлениях, после чего мы их арестовали. Это деяние вечное и славное. Мне объяснить вам, кто такие мизантропы?
— В этом нет необходимости, не так ли, Оливер? — ответил доктор Левковиц, глядя на барона. — Мы все знаем эту мерзкую брошюру фон Майрхофера, в которой он намекает, что мизантропы имеют какое-то отношение к ложе. Кстати, знаете, кто этот фон Майрхофер?
— Никто с таким именем не писал эту книгу. — Мюльхауз нашел наконец трубку, набил ее и долго держал спичку над табаком. — Она носит пропагандистский характер и содержит инструкцию о том, как связаться с мизантропами…
— Ну, хорошо. — Президент ложи нетерпеливо махнул рукой. — Мок проник в ряды мизантропов и привел к их аресту. Это действительно замечательно и имеет большое значение для ложи. Достаточно огласки всего этого, и мы раз и навсегда докажем, что мизантропы не имеют никакого отношения к масонству, а печатное издание Майрхофера — лживая анонимная агитация. Хорошо, — повторил он задумчиво. — Вы меня убедили. Но меня все еще беспокоит один вопрос. Почему он хочет присоединиться к нам? Но не ради карьеры. За свою доблесть он мог бы продвинуться и перебраться в Берлин! И кроме того, Мок будет серьезно относиться к членству в ложе?
— Не каждому хочется переезжать в Берлин. — Барон фон дер Мальтен потер ладонью влажный круг, оставленный стаканом на блестящей столешнице. — Хотя Мок родом из Вальденбурга, он любит наш город со всеми его светлыми и темными сторонами. Он любит башни костелов, омнибусы, отвратительные переулки в центре, зеленые транспортные артерии на юге, мощные дома и надодранские пляжи. А здесь никто не сделает полицейскую карьеру без поддержки нашего дорогого Генриха, правой руки президента Клейбёмера. А для Генриха условием полицейской карьеры является членство в «Лессинге», правда?
— Ты переоцениваешь мою роль. — Мюльхауз скромно опустил глаза. — Quisque est faber fortunae suae[48].
— Мок будет относиться к членству серьезно? — Барон ответил на очередное сомнение президента ложи. — Я отвечу так. Он сын бедного сапожника и к своей карьере относится крайне серьезно.
— Ты циничен, как всегда. — Доктор Левковиц улыбнулся и указал рукой на дверь. — Нам пора. Приближается четверть девятого. Посмотрим, что скажут об этом другие братья.
Мюльхауз и фон дер Мальтен встали, оставив на столе угасшую трубку и недопитый стакан содовой воды. Все двинулись к двери, подгоняемые одиночным звоном удара часов. Внезапно доктор Левковиц остановился и обернулся.
— Я забыл спросить вас о кое-чем очень важном, — сказал он. — Хотел бы я знать заранее, какому испытанию жизни и смерти подвергнуть Мока.
— Никакому, — ответил фон дер Мальтен.
— Не понимаю. — На лице доктора Левковица появилась тень раздражения. — Объясни это, пожалуйста. В конце концов, вводящие члены предлагают испытание жизни и смерти.
— Не думаешь ли ты, Альберт, — барон ткнул моноклем в глазницу, — что Мок уже его успешно прошел? Разве он не убил дикого зверя, с которым находился в одной клетке?
Бреслау, суббота 19 апреля 1924 года, десять часов вечера
Эберхард Мок наслаждался свободой. Это необычное состояние духа вызвало у него чрезвычайные изменения. До сих пор он никогда не выказывал ни разделения внимания, ни особой чувствительности к цветам. Его прежние любовницы знали, что только любовные ухаживания способны оторвать его, например, от интересной книги или от радио, которое транслировало новости или звучало его любимой музыкой барокко. Знали также, что щедрый любовник, который набивал их шкафы все новыми платьями, эти разноцветные творения характеризовал бы максимум тремя-четырьмя названиями цветов, а предпочтительнее все оттенки сократил бы до понятий «светлый — темный».