Дяденька оказался художником Тимофеем Григорьевичем. Оказалось также, что в городе тоже давным-давно дожди, и они ему до того надоели, что он решил от них уехать.
— И приехал к ним же! — весело заключил он, и они опять втроем рассмеялись.
— И все-таки это ужасно, — печально сказал дедушка. — Мы просто не знаем, что нам делать.
— Сначала надо попробовать сочинять стихи, — посоветовал Тимофей Григорьевич.
— Какие? — изумилась Оля. — О чем?
— О дожде, конечно, — ответил Тимофей Григорьевич. — О том, что нечего его бояться. Ну, например, так… — Он помолчал, задумчиво теребя свою большую, веселую, всю в мелких завитушках рыжеватую бороду, и торжественно продекламировал: — Дождик, дождик, лей ты, лей! Не такой я дуралей, чтоб тебя бояться! Буду я смеяться!
И они опять втроем долго хохотали.
Оля спросила:
— А если про меня, то как будет? Ведь я не дуралей, а… как?
— А вот так! — Тимофей Григорьевич встал и, взмахнув руками, продекламировал: — Дождик, дождик, лей-ка, лей-ка! Я тебе не дуралейка, чтоб тебя бояться! Буду я смеяться!
И они опять втроем так хохотали, словно хотели перехохотать друг друга. Первым перестал смеяться дедушка, озабоченно спросил:
— Ну, а если стихи помогут лишь на некоторое время, а потом снова станет не по себе?.. Ведь дождит и дождит… Мне жалко землю. Она уже давно не может впитывать воду. Дядя Федя сказал, что этой дождине конца не будет.
— Восхитительный чай! — сказал Тимофей Григорьевич. — Итак, что надо делать, если дожди не прекращаются, а стихи уже не помогают победить угнетенное состояние?.. Тогда надо рисовать солнце!
— Рисовать? — разочарованно спросила Оля.
— Да, да! Именно рисовать! — убежденно ответил Тимофей Григорьевич. — Если солнце не показывается, а оно вам необходимо, надо рисовать его! Начали!
Первой нарисовала солнце Оля — красный круг и от него в стороны короткие широкие линии — лучи.
— Недурно… недурно, — одобрил Тимофей Григорьевич. — Сделай лучи подлиннее, и твое солнце будет к хорошей погоде.
Дедушкино солнце получилось маленьким.
— Простите, но вашему солнышку туч не разогнать, — огорченно сказал Тимофей Григорьевич. — Солнце должно быть большим и радостным! Вот! Вот! И — вот! — и он нарисовал на Олином солнце глаза и широкий смеющийся рот.
— Тише, товарищи… — прошептала Оля.
— Вот и кончился дождь, — громко сказал Тимофей Григорьевич. — Во-он и солнце показалось!
— Невероятно, совершенно невероятно, — пробормотал дедушка. — Получается, что Олино солнце помогло появиться настоящему?
И, стоя у открытого окна, они втроем громко рассмеялись. Оля была меньше всех, но смеялась громче всех.
— Рано, рано развеселились! — услышали они сердитый голос дяди Феди. — Шесть лет назад вот так же дождище перестал, а потом ка-а-ак… стра-а-а-ах, чего началося! У меня две штуки курицы чуть в луже не утопли! А потом еще и град вдарил! Корове моей чуть глаз не выбило! Нельзя на солнце надеяться! Кончайте веселиться и…
И Тимофей Григорьевич плотно закрыл окно и сказал:
— Прошу на прогулку в лес!
— Сейчас? — удивилась Оля.
— Зачем в лес? — поразился дедушка. — Там же… не просто сыро, а, так сказать, сверхсыро. Мы вымокнем!
— Конечно, вымокнем, да еще как! — весело согласился Тимофей Григорьевич. — Но мы же не сахарные! Солнце, — он широко взмахнул руками, — исполнило нашу просьбу — выглянуло! И мы должны верить солнцу, а не этому сердитому крикуну за окошком. Понимаете?
— Понимаем, понимаем… — восторженно прошептала Оля. — Мы должны верить, что солнце нас не обманет.
— Будем верить солнцу, а не дяде Феде! — воскликнул дедушка.
— Потому что! — торжественно провозгласил Тимофей Григорьевич. — Если мы будем верить солнцу, оно нас не обманет! В путь, дорогие товарищи!
Вполне возможно, вероятнее всего, это было совершенно случайным совпадением, но тем не менее факт остается фактом: с каждой минутой солнце светило все ярче и ярче, лучи его все теплели и теплели, пока не стали почти горячими.
Оля шла, впереди.
ЛЫЖИ СИНИЕ, ПАЛКИ КРАСНЫЕ…
почему все люди разные? — удивленно спросила Оля и настойчиво повторила: — Почему все люди разные? Дедушка тоже спросил:
— В каком смысле — разные?
— Ну-у-у… — почему-то недовольно протянула Оля. — Неужели не понимаешь? Ну все, все, все люди разные! Почему?