Съел Боря первую мороженку, попросил вторую и приготовился реветь — набрал в грудь побольше воздуха.
— На здоровье, — сказал Аркаша, — маленькие любят есть мороженое без меры.
Когда Боря облизывал пальцы после второй порции, то почувствовал, что язык замерз.
— Еще, еще, еще хочу, — захныкал он.
— Нисколечко не Жалко, — ответил Аркаша. — Ешь, пока деньги есть.
Еле-еле съел Боря третью мороженку. Руки гусиной кожей покрылись, зубы готовы были мелко-мелко застучать, но он попросил еще порцию.
— Тебе болеть, не мне, — сказал Аркаша, — ешь.
— Я домой хочу-у-у, — заныл Боря.
— Домой так домой, — согласился Аркаша.
Опять реветь не пришлось. Боря растерялся — хоть плачь! И он начал тихонечко:
— А-а-а…
Мама в таких случаях целовала его, брала на руки, охала, уговаривала. Тогда у нее можно было выпросить что угодно.
А суворовец посмотрел удивленно и проговорил:
— Э, да ты, брат мой двоюродный, совсем реветь не умеешь!
— Ы-ы-ы! — стал громче тянуть Боря и вдруг закатил: — У-у-у-у-у!
Аркаша внимательно прислушался и махнул рукой, сказав:
— Плохо, плохо, просто слабо! Неправильно ты ревешь. Одну букву тянешь. Вот у меня знакомый был, настоящий, понимаешь ли, рёва. Так он по две буквы ревел. Иа! Иа! Здорово это у него получалось и слышно было далеко. У тебя так не получится.
— Иа! Иа! Иа! — закричал Боря.
Прохожие останавливались, слушали и смеялись. Боря очень-очень обиделся: человек плачет, а им смешно!
Пошли домой. Все смотрели на Аркашу, даже оглядывались. Еще бы не смотреть: он в суворовской форме, а Боря в одних коротеньких трусиках и безрукавой майке.
Дома никого не было. Боря сел на пол и дернул себя за ухо. Стало так больно, что он закричал. А когда больно, то реветь значительно легче. Только рот пошире раскрывай.
Сидит Боря на полу и ревет изо всех сил, смотрит, ждет, что Аркаша дальше будет делать.
— Плохо, плохо ревешь! — сокрушенно говорит Аркаша. — Просто слабо ревешь! Как маленький.
Боря уже хрипеть начал. Устал. Решил отдохнуть.
— Никуда, брат ты мой двоюродный, не годится, — со вздохом сказал Аркаша. — Всего полчаса ревел. Далеко же тебе до рекорда.
— До какого рекорда? — шепотом спросил Боря, потому что говорить громко ему было больно.
— А вот есть настоящие рёвы, — объяснил Боре суворовец, — они часа по два реветь могут. Потом поедят, попьют и снова два часа ревут еще громче прежнего. А ты? Через полчаса замолчал.
Тут Боря упал на спину и затянул:
— И-и-и-и…
Аркаша посоветовал:
— Ногами стучи.
Боря бил пятками по полу, морщился от боли, но колотил и колотил, ревел и ревел.
— Ох, плоховато, — озабоченно проговорил Аркаша. — Этак ты только лет через пять-шесть, а то и через все семь научишься реветь по-настоящему.
У Бори в горле щипало, будто он поел маленьких гвоздиков, а пятки горели и ныли. Он спросил:
— Через пять-шесть-семь лет?
— Не раньше. Я тебе вот что посоветую. Каждое утро делай рёвзарядку. Вставай и на голодный желудок реви минут двадцать для начала. Потом позавтракаешь и снова…
— Каждое утро? — со страхом спросил Боря.
— Даже без выходных, — ответил Аркаша. — Будешь реветь каждый день и добьешься своего. Может, в цирке тебя показывать будут. Выведут тебя перед публикой…
— Нет уж… — прохрипел Боря. — Нашли дурака — каждый день реветь, да еще в цирке перед публикой… Я лучше дрессировщиком буду. Или летчиком. Или еще лучше — шофером такси.
Аркаша ничего не ответил, но видно было, что он согласен со своим двоюродным братом.
ДЕВОЧКА С ТРЕМЯ КОСИЧКАМИ
ишка, маленький, худенький мальчик, рассуждал вот так: «Ну какая от девчонок польза? В футбол они играть не умеют? Не умеют, конечно. Драться они не могут? Известно, не могут. А самое противное у них бывает иногда, так это косички. Косички малюсенькие, а девчонки плетут их, плетут, делать им больше нечего».
Девочкам Мишка проходу не давал — то подножку подставит, то за косичку дернет, то обзовет, то еще что-нибудь.
И вот вместе с родителями Мишка переехал в новый город.
Приснился Мишке страшный сон: будто в этом городе живут одни девчонки.
Утром папа с мамой ушли по своим делам, а Мишка сидел один в пустой квартире в кухне на подоконнике. Было грустно, так грустно, словно любимая футбольная команда проиграла со счетом шестьдесят: ноль.
Во дворе ни души. Только рыжая дворняжка от скуки сама себя ловила за хвост. Посмеялся мальчик над глупой собакой и показал ей язык.