Вдобавок такие охранники имели репутацию (не всегда незаслуженную) пьяниц и безответственных лентяев. Даже самым порядочным из них приходилось остерегаться, поскольку люди, пытавшиеся сбежать из карантина, нападали на них.
Однажды мы с Томом стали свидетелями жуткой сцены. На моей улице адвокат и его жена вырвались из карантина, устроив взрыв пороха, которым ранило охранника. Бедняга лежал на булыжниках, жалобно плача. Он получил очень сильные ожоги, и шансов выжить у него уже не было. Все, что мы могли для него сделать, – напоить маковым отваром, чтобы облегчить боль и помочь несчастному упокоиться с миром…
Охранник у соседнего дома настороженно посмотрел на нас, когда мы попросили одолжить лестницу. Ему не хотелось отдавать – в конце концов, он за нее отвечал, – но мы пообещали вернуть лестницу. И понимая, с кем мы пришли, он не посмел отказать.
Вернувшись к дому магистрата, я взобрался наверх и заглянул в окно третьего этажа. Олдборн стоял в углу, прижавшись к шкафу, с таким видом, словно ему хотелось забраться внутрь. Он прижимал к себе рыдающую женщину; видимо, это была его жена. Оба смотрели на кровать, где лежала их дочь. Девушка выглядела жутко. Длинные тёмные волосы прилипли к мокрому от пота лицу. Щёки девушки были бледными, глаза бездумно смотрели в никуда. Прижав руку к животу, она наклонилась, и её вырвало в таз. Доктор Парретт приобнял её. Аннабель дрожала и что-то лепетала в бреду. И пусть слова её были бессмыслицей, доктор Парретт кивнул и успокаивающе заговорил с ней.
Гален стоял у камина, спиной ко мне. Мельхиор – в углу напротив магистрата. Он пристально наблюдал за аптекарем. Огонь камина отражался в стёклах маски, и казалось, глаза пророка пылают.
Том поднялся по лестнице следом за мной. Он стоял на ступеньку ниже, но его роста хватало, чтобы заглянуть мне через плечо. Он шумно втянул воздух.
– Это… это…
Сперва я подумал, что Том смотрит на Мельхиора, но потом я понял, что так потрясло моего друга. Дочь Олдборна была очень похожа на старшую сестру Тома – Сесили. Длинные тёмные волосы, круглое лицо, бледная кожа, красивые глаза. Даже ночная рубашка была похожа.
– Я не хочу этого видеть, – сказал Том и спустился вниз.
Я вознамерился спуститься вслед за ним. Мне показалось, что Тому сейчас очень нужна была опора и помощь друга и что не следует оставлять его одного… Но тут Гален подался вперёд, и я увидел, что он делает. Аптекарь поставил на огонь горшок с водой. Она закипела, и он налил воду в массивную кружку. Из-за пояса Гален вытащил небольшой чёрный кожаный мешочек.
Мельхиор тоже не отводил взгляда от аптекаря. Мы оба наблюдали, как Гален помешивает воду, охлаждая её. Затем, продолжая непрерывно помешивать, он высыпал из мешочка в кружку сероватый порошок. Его было довольно много. Через минуту Гален передал кружку доктору Парретту. Его голос за стеклом звучал приглушенно, но все же я разобрал слова.
– Дайте ей это. Она должна выпить всё.
Доктор Парретт заставил Аннабель выпить отвар.
– И сколько времени это займёт? – спросил он.
– Меньше дня, – отозвался Гален. – Ей станет лучше ещё до заката. Вы сами увидите.
Парретт заметил меня. Он подошёл к окну, но не стал его открывать.
– Я останусь и присмотрю за Аннабель, – сказал он сквозь стекло. – А тебе лучше пойти домой. Я зайду в аптеку Блэкторна, если что-то случится.
Попрощавшись, я спустился вниз. Том в одиночестве стоял возле дома Олдборна, сгорбившись и молитвенно сложив руки.
Я направился к своему другу, но меня перехватил Генри.
– Ну и? Что там было?
Я пересказал ему, что видел.
– И это всё? – спросил Генри. – Серый порошок? И он остановит чуму?..
Генри махнул рукой и ушёл. Его реакция меня не удивила. Но Генри не был аптекарем. Он не понимал, что наши лекарства необязательно выглядят впечатляюще. И всё-таки из своего пояса, повязанного под рубашкой, я мог достать пузырёк, наполненный простой жёлтой жидкостью, которая может растворить железо. Или маленькие чёрные зёрнышки, способные убить за считанные минуты. Те не творили чудеса напоказ. Магия наших лекарств была скрыты внутри них. Если средство Галена действительно подействует, дочь Олдборна станет лишь первой из многих. Десятки тысяч людей – если не больше – будут спасены.
Мир без чумы… Я подумал о мастере Бенедикте. Как же мне хотелось, чтобы он был здесь и тоже увидел это.