– Осторожней! – прошипел он сквозь зубы.
– Бочки не разговаривают.
Легко говорить такое, когда спина не исполосована ударами кнута. Пришлось прикусить рукав мантии и зажмуриться, чтобы не застонать, пока Медведь поднимал его по лестнице и ставил на полу в кухне. Здесь, судя засветившимся ярче щелям, было светлее. Звучали голоса и шаги, совсем неподалеку горел открытый огонь. Закрыв люк, Медведь снова подхватил бочку и поволок дальше.
– Это что? – звонко поинтересовался девичий голос.
– Не твое дело.
– Медведь, ты вконец охренел? – вмешался голос женщины постарше. – Продукты уже бочками воруешь!
– Заткнись, манда старая.
Женщина возмущенно вздохнула.
– Все о тебе доложу! – выпалила наконец она.
– Ну давай. Заодно расскажи, куда два мешка муки в прошлом месяце делись.
Судя по продолжительному молчанию, говорившая нашлась далеко не сразу.
– Скотина! – донеслось все-таки, когда Медведь уже подошел к двери с кухни.
– Карга! – отозвался он почти ласково.
Дальше снова стало темно и тихо. Хану молчал, стараясь отвлечься на звук шагов и не касаться больше спиной стенок. Пару раз им встречались стражники. Им на вопрос о содержимом бочки Медведь отвечал вежливее:
– Яблоки, господин. Подгнили вот, для королевского стола уже не пойдут, так хоть лошадям скормлю, пока совсем не испортились.
Их пропускали без дальнейших расспросов. Понять что-то по звукам и освещению из бочки становилось все трудней, и Хану прекратил попытки разобраться, где они сейчас. В конце концов, бочка снова оказалась на полу. Медведь снял крышку.
Свет от лампы с непривычки показался нестерпимо ярким. Хану зажмурился, и зря – пропустил момент, когда Медведь опрокинул бочку набок, не успел подставить руки и приложился носом о стенку. С трудом, он выполз на долгожданную твердую землю – вернее, дощатый грязный пол, застеленный соломой.
– Я тебя ненавижу, – пробормотал он то, что так хотелось сказать всю дорогу.
– Что, так плохо было? Ну извини, – миролюбиво, но опять-таки без малейших следов вины в голосе, заявил Медведь. – Теперь госпожу Эскер ждем. Эх, зря на кухне не остановился, надо было ей хоть в дорогу еды собрать…
Вставать на ноги не было ни малейшего желания, и Хану устроился на полу. Они, как он и так уже понял, были в конюшне, а именно – в одном из пустующих стойл. Рядом пофыркивали лошади, висела на деревянных стенах разнообразная упряжь.
– Ты ж с ней поедешь? – уточнил Медведь, выходя из стойла.
– Ну да, – неуверенно отозвался Хану. Планов принцессы он, к своему сожалению, не знал, но меньше всего хотел оставаться в замке.
– Верхом-то держаться умеешь?
– Немного.
– Пятнышку тебе заседлаю. Она у нас детишек катать любит.
Лошадь для катания детишек Хану полностью устраивала.
– Интересно, как госпожа Эскер думает через ворота проехать, – вслух рассуждал Медведь, пока седлал Пятнышко и вороного породистого коня. – Там-то всегда стража стоит.
Этого Хану не знал. Ждать Эскер пришлось не долго – не больше четверти часа. Она вошла в конюшню по-прежнему в одежде служанки. Даже в неверном тусклом свете было видно, как сильно она поблекла, посерела, будто потеряла всю волю к жизни. Оглядев Медведя, сидящего на полу Хану и почти оседланных лошадей, она слабо, без всякой радости, улыбнулась.
– Все готово? Хорошо. Надо быстрее выезжать.
Хану поднялся, держась за стену. Спросить, что случилось, у девушки, которая по-прежнему изображала спокойствие, он не решался. Зато решился Медведь.
– Госпожа Эскер, что случилось?
– Король умер, – холодно ответила она.
– Ваш батюшка? Так вы…
Секунду Хану был уверен, что Эскер все-таки разрыдается, но девушка, переборов себя, только кивнула.
– Да. Надо быстрее уезжать. Трупы нашли, тебя ищут, – сообщила она Хану.
Тот только кивнул, подходя к лошади.
– Какие трупы? – снова не промолчал Медведь.
– Два стражника, писарь, палач и его помощник, – пояснила Эскер, борясь с завязанной тесьмой, державшей чепец. Похоже, пальцы слушались ее плохо. – Все, кто участвовал в допросе, кроме Калиара.
Хану упрямо пытался вскарабкаться в седло. Получалось у него плохо – чего еще ждать, если он и со здоровыми плечами не мог этого сделать. Медведь перевел на него взгляд. Выражение в глазах поменялось кардинально.
– Это он их, что ли? – на всякий случай уточнил он.
– Да, – хмуро подтвердил Хану. – Я.