На скамье справа, укрытый плащом, лежал темноволосый остролицый мужчина двадцати трех лет. Рядом, под самым окном, стоял еще один огромный сундук. В центре комнаты находился потемневший от времени дощатый стол. На нем громоздились несколько грязных глиняных мисок, пустой горшок и кружки. У самого края стояла потухшая масляная лампа.
– Где остальные? – хмуро поинтересовался Хану.
Держась за стену, Йола подошла к свободному сундуку, медленно села и перевела дыхание. Мужчина на скамье поднял голову. Пару секунд он оглядывал пришедших мутным взглядом слезящихся глаз, но, как видно, не узнал брата и рухнул обратно. Женщина на сундуке приподнялась и села, недоверчиво разглядывая гостей. Ее Хану видел впервые – светловолосая, с пухлыми пунцовыми губами и веснушками, которые были видны даже сквозь лихорадочный румянец. Поднявшись, она взяла завернутого младенца на руки и прижала к себе. Тот, почувствовав движение, причмокнул губами и разорался с новой силой.
– Роно умер, – тихо ответила Йола. Сквозь плачь младенца и кашель ее почти не было слышно. – Тале с женой уехали, сразу, как про мор узнали. Лиру недавно в город перебралась, что с ней, не знаем.
Хану кивнул, запуская руку в карман балахона. За время пути он успел сделать четыре амулета и здорово вымотаться. Выпутывая из клубка цепочек одну, он подошел к сестре.
– Давно Роно умер?
– Два дня назад, – отозвалась она. – Его первым…
Договорить она не успела – закашлялась и согнулась в приступе, прижимая руку к груди. Не дожидаясь, пока это пройдет, Хану наскоро нацепил амулет ей на шею.
– Не снимай, должно помочь.
– А нам? – быстро подала голос светловолосая.
Хану молча покосился в ее сторону. Мальчишка рядом с ней испуганно глазел на него, цепляясь за юбку женщины. Отойдя от Йолы – та, совладав-таки с кашлем, сидела, уставившись в пол, и старалась почти не дышать, чтобы не разбудить новый приступ – он приблизился к кровати матери. Не открывая глаз, так и не взглянув на пришедших, женщина не прекращала кашлять. Грязная подушка под ее головой покрылась слизью и пеной вперемешку со сгустками крови. Та же слизь попала на выпутавшиеся из косы волосы, на дешевое платье из некрашеной ткани. Пальцы на тонких руках почернели.
– Матушка, – тихо позвал Хану, выпутывая еще один амулет.
Он уже понял, что не успеет. Женщина умирала, и такая слабая магия не могла ее спасти. Наверное, мелькнуло в голове, было бы лучше, приди он на несколько часов позже. Ему не пришлось бы наблюдать ее смерть – как не пришлось видеть смерти отца и Роно. Впрочем, к тому времени могла умереть и Йола. Пока что он мог спасти ее и еще троих, тем самым приговорив оставшихся. Как оказалось, возможность решать, кто останется жить, а кто нет, была не из приятных.
Мать так и не отозвалась и не открыла глаза. Крохотный шанс, что амулет подействует, еще оставался, и Хану быстро нацепил подвеску ей на шею. Несколько секунд он молча следил за больной. Если что-то и изменилось, заметно это не было.
– Господин Хану, а нам как же? – снова окликнула его светловолосая.
Как видно, о том, что он – тот самый маг, женщина успела догадаться. Или просто решила звать его господином – на всякий случай. Хану медленно поднялся на ноги.
– А ты кто? – поинтересовался он вместо ответа.
– Меня Фарья зовут, – отозвалась женщина тревожно. – Роно мне муж был.
Хану поднялся на ноги и неторопливо подошел к ней.
– Ладно, – буркнул он, сунув оставшиеся два амулета ей в руки. – Держи. Надо, чтобы они с кожей соприкасались.
Фарья быстро улыбнулась и так же быстро нахмурилась вновь, когда поняла, что вылечить ей предлагают только двоих. Младенец, будто поняв, что в этот момент решается его судьба, замолчал и только хрипло сопел.
– Господин Хану, нам бы еще один… – испуганно пробормотала она.
– Сделаю, – соврал Хану.
Подвеску для следующего амулета он повесил себе на шею час назад. За то время, которое уйдет на наполнение артефакта энергией, оставшиеся без защиты от чумы могли бы умереть несколько раз. Скорее всего, все будет куда проще – первой умрет мать, и ее амулет возьмет себе эта незнакомая женщина. Или, может быть, лежащий на скамье Тарем, который вечно лупил Хану в детстве.