Бросив на гостя еще один напряженный взляд, Фарья спешно надела амулеты на детей. Эскер, так и не сказавшая ни слова с момента, когда они оказались в доме, с ужасом оглядывала происходящее. Вряд ли ей случалось бывать до этого в похожих местах – хотя здесь такое жилище не было чем-то необычным. Хану осмотрелся, решая, что делать дальше. Ему и самому было сложно находиться здесь – и не только потому, что дом был полон умирающих, часть из которых он мог бы спасти. Йола снова закашлялась, в этот раз – ненадолго. Будто придя в себя от этого звука, Эскер подошла к ней и села рядом.
– Мы можем помочь вам еще чем-нибудь?
Йола покосилась на нее с испугом. Принцесса, пусть и выглядела сейчас не лучше какого-нибудь нищего, по-прежнему держалась прямо и гордо, да и меч на боку выглядел недвусмысленно. То, что она не из местных, было заметно – слишком. Хану молча сел рядом, по другую сторону от сестры. Йола перевела взгляд на него и, чуть осмелев от его присутствия, заговорила – тихо, стараясь не закашляться вновь:
– Надо отца похоронить, или хоть из дома вынести. Мы не смогли, ослабли очень. И воды принести бы…
Не встречаясь с ней глазами, Хану покосился на мертвое тело на кровати.
– Давно он умер?
– Утром еще…
Хану неопределенно хмыкнул в ответ. Он, наверное, был даже рад тому, что не успел прийти раньше. Спасать отца ему не хотелось – нисколько, но отказать он бы не смог. Поднявшись, он бросил Эскер:
– Давай вытащим.
Принцесса – бледная, собранная, со знакомой морщинкой между бровей – встала, кивнув. Похоже, ей нелегко давалось сохранять спокойствие в этом доме. Впрочем, Хану и сам не хотел здесь находиться.
Они подошли к придвинутой к стене кровати. Мать прекратила кашлять, но в сознание так и не пришла, и лежала, уткнувшись лицом в грязную подушку, не двигаясь и хрипло дыша. Хану подошел к изголовью, примерившись, взял мертвеца за плечи и чуть приподнял. Кажется, трупный холод чувствовался даже сквозь одежду, морозил пальцы, норовил проникнуть в кровь. Хану мотнул головой, чтобы прогнать это ощущение. Желание сбежать из дома и больше никогда не видеть старых знакомых становилось сильнее, но заставлять больную еще Йолу самой вытаскивать отцовский труп он не хотел.
– Взяли, – буркнул Хану, когда Эскер, кусая губы и почти не дыша, взялась за ноги.
Они перенесли мертвеца через тело матери и спустили на пол. Мать, впрочем, не заметила и этого тоже. Внимательно глядевшая на них Фарья встала, опустила мгновенно разоравшегося младенца на сундук и, подойдя к выходу, открыла им дверь. Наверняка старалась угодить, чтобы тоже получить амулет. Впрочем, почему бы и не дать ей его. Мать все равно вот-вот умрет, а Хану предпочел бы спасти эту незнакомую женщину, чем Тарема.
Они вынесли тело во двор и сложили на землю возле крыльца. Хану выпрямился, снова набрасывая капюшон. Быстро темнело. В сумеречном небе проступали три из шести луны – блеклые, щербатые, испещренные пятнами, словно оспинами. Белая кошка, перебравшаяся с дороги на забор, с интересом покосилась на них. Эскер жадно вдохнула свежий воздух – после дома, полного душного смрада от больных тел, он казался сладким.
– Куда теперь?
– Здесь оставим, – буркнул Хану.
Сама не замечая, как отряхивает руки об одежду, принцесса с подозрением взглянула на кошку.
– А животные… не тронут его?
– А хоть бы и тронут, – пожал он плечами.
Отец, по его мнению, полностью заслужил то, чтобы прийти к Костяному Королю с отгрызенным носом или без уха. Эскер бросила на него укоризненный взгляд и повернулась к Фарье.
– Нам нужна простыня, – сообщила она женщине.
Та скрылась в доме. Показалась она не скоро – судя по новому приступу кашля, донесшемуся изнутри, была занята. Выйдя вновь, Фарья подошла к ним и протянула Эскер простыню – грязную, старую, прохудившуюся в нескольких местах. Хану чуть усмехнулся, глядя в сторону. Такой саван подходил для отца как нельзя лучше. Отвернувшись, он вошел в дом и вернулся через пару секунд, с ведром в руках.
– Воды принесу, – пояснил он принцессе.
Та, едва скрывая брезгливость, пыталась накрыть мертвеца простыней целиком – ткани для этого было слишком мало. Выйдя со двора, Хану направился к колодцу, находившемуся в центре деревни.
Пустая деревня навевала воспоминания. Он не был здесь больше четырех лет, о чем совсем не жалел. В первые годы Хану еще возвращался иногда, чтобы повидаться с семьей. После только виделся изредка с Йолой, матерью или Роно в городе, когда те бывали на рынке.