– Что ты Фарье дал? Магическое что-то? От чумы?
– Ну, да, – пробормотал Хану в ответ.
Тарем улыбнулся неизвестно чему.
– Мне тоже дай, – велел он.
– П-попозже, – выдавил Хану. – М-мне н-нужно время, чтобы еще один с-сделать.
Брат молча изучал его некоторое время, внимательно глядя в глаза. Хану, не отводя взгляд, попытался придать себе уверенный вид.
– Врешь ты все, – выдал наконец Тарем. – Не собираешься мне помочь, да?
Хану сглотнул.
– Г-говорю же, н-нужно время…
– Да ты вон бабе незнакомой предпочел эту фиговину дать, а не брату.
Заслышав ругань, снова разорался младенец. Покосившись на Фарью – та испуганно прижала ребенка к груди и покачивала его, не вставая с сундука – Хану выдал первое, что пришло в голову:
– У н-нее же дети.
– Как будто тебе не насрать.
Придумать оправдание под верещание младенца было особенно трудно. А может, и не нужно было ничего придумывать. Все равно Тарем уже ничего не может ему сделать, а скоро вообще умрет. Но, похоже, детская привычка бояться брата была сильнее разума.
– Н-не насрать, – упрямо пробормотал Хану, и, не выдержав, повернулся к Фарье и рявкнул: – Заткни уже этого урода!
Женщина испуганно закивала, пытаясь подняться – должно быть, боялась, что Хану и правда отберет у нее амулет. Эскер торопливо подалась к ней.
– Я помогу. Что нужно делать?
– Вот спасибо, госпожа, – вымученно улыбнулась Фарья и без колебаний сунула ребенка принцессе. – Походите с ним, успокоится.
Вцепившись в младенца, будто он был стеклянным, Эскер растерянно уточнила:
– Как его держать? Вот так?
– Да, да, – устало подтвердила Фарья, опуская голову на подушку.
Ребенок и правда замолчал, когда девушка с ним на руках сделала несколько шагов – возможно, от страха. Дождавшись этого, Хану перевел взгляд на брата.
– М-мне нужно время. Через д-два часа я с-сделаю т-тебе амулет, – хмуро пробормотал он.
– Врешь ты все, – повторил Тарем, закрывая глаза. – Сам, поди, рад сейчас, что брат подыхает.
Хану скрипнул зубами. Он и правда смог бы сделать амулет через пару часов. Но и без того небольшое желание жертвовать остатками сил ради брата и валяться потом полудохлым не меньше суток быстро испарялось под напором детских воспоминаний.
– Даже сказать мне это не можешь, – продолжил Тарем. – Как был и трусом, так и остался.
Хану молча втянул воздух сквозь сжатые зубы. А брат, похоже, уже распрощался с надеждой жить и просто срывал злость – за себя, за умерших близких, за деревню, которую без предупреждения выкосила чума.
– Слабак и трус, – повторил он победно, как будто доказать это и было его целью. – Таким был всегда, таким и сдохнешь.
Хану поднялся – медленно, будто воспоминания прошлых лет тянули его к полу.
– Может быть, – тихо согласился он. – Вот только ты сдохнешь уже сегодня, а я тебя переживу лет на триста.
Тарем скривился в гримасе злости и боли. Хану, с трудом удерживаясь от того, чтобы не задушить брата подушкой прямо сейчас, развернулся и быстро вышел из дома, забыв даже набросить капюшон. Эскер с заснувшим ребенком на руках растерянно переводила взгляд с двери, куда он только что вышел, на спящую Фарью, не зная, что делать.
Хану остановился, только дойдя до колодца. Некоторое время он стоял, глубоко вдыхая холодный ночной воздух. Надо было побыть одному – успокоиться, прийти в себя, и, может быть, дождаться, пока Тарем умрет. На небо уже выползли все шесть лун. Маленькая площадь, заросшая по краям сорной травой, виднелась в их свете неестественно четко. Вздохнув, Хану сел рядом с колодцем, опустив руки на колени. Кажется, за время разговора с братом он сотню раз мог бы повести себя по-другому, но выбрал наихудший из возможных способов. Впрочем, Тарем все равно скоро умрет, наутро Хану уйдет из деревни и не увидит больше Фарью и Йолу, и единственной свидетельницей его позора станет Эскер, а ей не привыкать.
Он тихо усмехнулся, глядя в землю, и, вспомнив все-таки о том, что его не должны здесь увидеть, набросил капюшон. Встретиться с оравой старых знакомых, которые, как и Тарем, будут всеми возможными способами уговаривать его спасти их, было бы худшей из возможностей. Если подумать… что мешало ему соврать брату, сунув простую, не магическую подвеску? Что мешало ему прикрикнуть на Тарема сразу, а не пытаться загладить вину, как нашкодивший малолетка? Наверное, то, что он и в самом деле был и трусом, и слабаком.
Хану устроился поудобнее, скрестив ноги. Он собирался провести ночь в доме, поесть там и, возможно, взять немного припасов с собой, но сейчас был готов спать на голой земле и голодать неделю, лишь бы не возвращаться. Чтобы отвлечься, он вытащил из-за пазухи гримуар, и, открыв страницу наугад, принялся читать описание заклятья. Смысл строчек упорно ускользал – Хану поймал себя на том, что перечитывает страницу третий раз, ничего не понимая, и думает совершенно о другом.