Дверь открывается — он выходит. Мне остаётся только собрать свои вещи и идти следом. Мартин прислоняется к машине, достаёт пачку сигарет и закуривает, выпуская дым в морозное небо.
— Ты не задумывалась, что бы было, живи мы до сих пор раздельно?
Он смотрит на меня, его лицо подсвечивает огонёк сигареты, в этом свете блестят глаза. Честно говоря, подобное никогда не приходило мне в голову. Я пожимаю плечами, согревая дыханием пальцы.
— Я бы продолжала дарить кошкам глупые открытки.
Он усмехается, снова выпуская дым. Я понимаю, что он ждёт ответа.
— По-хорошему не осталось никого, кто бы жил при старом мире.
Я смотрю на него.
— Мне и в этом всё нравится.
Кажется, ответ его устроил. Докурив, Мартин щелчком выбрасывает сигарету, подходит к незаметному уступу и надкусывает палец. После чего опускает его на этот уступ. Это приводит в движение механизм, который, с неожиданно тихим гулом, открывает нам лифт. В открытый проём падает залежавшийся снег. Мартин выдыхает. Я первый раз вижу, как он выводит перед собой руки, словно собирает в них дождь, потом омывает себя им. Это молитва к Матери, их божеству. Суеверие, но меня пробивает озноб. Я нахожу под рубашкой маленький нательный крестик, странный пережиток религиозного прошлого, которое всё ещё остаётся с нами. От прикосновения к нему становится легче. Мартин смотрит на меня.
— Ты готова?
Я киваю, хоть и понимаю, что это неправда. Мы ступаем на лифтовую платформу, и та начинает свое неторопливое движение вниз. Странно — но здесь теплее…
— Отец говорил, что Игбал переводится, как камень.
Почти сразу приходит ощущение, что за нами наблюдают. Включённый визор оставляет ощущение ощущением. Я никого не вижу. Но тягостное чувство не проходит, и я встаю ближе к Мартину, касаюсь его плечом. Люк закрывается, отсекая тусклый клочок ночного света, оставляя нас плавно опускаться в кромешной темноте. Нет. Не кромешной. Вокруг влажное мерцание, как от ядовитых грибов. Я настраиваю адаптивную интенсивность и с иронией понимаю, что блокнот мне, в кои-то веки, не поможет.
Мартин наклоняется ко мне и показывает куда-то вниз и вперёд. Там мерцание становится интенсивнее. И что-то ещё…
— Нас встречают?
Я спрашиваю очень тихо. Мартин молча кивает. Я чувствую, как он напряжен. Сосредоточен. Лифт мягко касается пола. К нам подходят. Мартин заводит меня за спину.
— Меня зовут Мартин. Тридцать шесть лет назад мой отец покинул ваш город, чтобы жить на поверхности. Эта девушка — мой друг. Мы явились с просьбой к вашему старейшине.
Через окошко визора я вижу, как блестят в темноте их глаза. Их пятеро — ещё один ушёл, стоило нам опуститься. Они шипят что-то неразборчивое, но Мартин, кажется, всё понимает.
— У нас вопрос…
Больше говорить ему не дали. Один из вампиров поднимает руку и показывает следовать за ними. Трое остаются с нами, ещё двое, используя руки, как дополнительную опору, убегают вперёд. У вампиров большие кисти и длинные сильные пальцы, которые помогают им, при необходимости, красться почти по-кошачьи тихо — либо, как сейчас, бежать быстрее, отталкиваясь на каждый третий шаг и придавая себе ускорение, а, разбежавшись — прыгнуть метров на пятнадцать. Наверху, в городах, они иногда всё ещё так делают.
Мы идём следом. Я больше слышу, чем вижу, как по коридорам вокруг двигаются тени. Чувствую их взгляды. Вижу мелькающие в темноте огоньки глаз. Прижимаюсь к Мартину, он берёт меня за руку, а в голове у меня только две мысли: «На кой чёрт я сюда попёрлась» и… «Он ведь защитит меня, верно?»…
Из коридора мы выходим в пещеру… нет, не пещеру… Это город.
— Сэм, не так сильно, — Мартин шепчет мне над ухом.
Я понимаю, что вцепилась ему в руку, и назавтра останутся синяки.
— Извини.
Мы идём к площади, в её центре фонтан, а город поднимается и опускается вокруг нас — и ни одного огонька, только это странное мерцание. Шёпот. Мерный плеск воды, упавшая бутылка, снова шёпот. И это чувство, что за нами наблюдают — здесь оно только сильнее.
Что ещё я знаю об их анатомии? У вампиров двадцать четыре зуба, хороший слух, цветовое зрение, они “видят тепло”. Посмотрев на тебя, вампир точно узнает, в каком месте у тебя тоньше кожа, и где к ней ближе всего подходят сосуды. Такая теплочувствительность полезна днём или при потере зрения. Вампир будет точно знать, где ты и не столкнётся.
Старый вампир под семьдесят, глаза подчёркнуты белёсым нижним веком. Он ждёт нас у фонтана, наш провожатый подходит и что-то шипит ему, я разбираю имя Мартина. И ещё одно. Ардварк. Он кивает нам и подзывает ближе.
— Значит, у Гендара сын. Подойди сюда, Ардварк на тебя посмотрит.
Он тоже шипит, но его я, хотя бы, понимаю.
— Мартин, — Ардварк смотрит на него, потом на меня. Его глаза скользят по мне, почти не останавливаясь, и снова возвращаются к Мартину. — Нечасто в Игбал наведываются гости. Игеор говорит, вы пришли с вопросом.
Я украдкой смотрю на Мартина. Мы оба чужаки в этом месте, и всё равно мне сложно представить, какого ему.
— На поверхности кто-то жестоко убивает людей и вампиров. Мы уверены, что убийства, подобные этим, уже встречались, однако не можем найти ни одного свидетельства. Словно кто-то специально убирает всё, что может привести хоть к какой-то зацепке. Мы решились нарушить ваше уединение, потому что Игбал не зависит от Сети. Если у вас есть информация, прошу, поделитесь ею — и больше мы вас не потревожим.
Вокруг нарастает шёпот. Старый вампир смотрит на нас. Наконец, он опускает голову.
— Всё правильно — вы не знаете. В отрицании своем, в своих больших городах ваше общество забыло свои корни. Но вы верно пришли. Ардварк знает. Ардварк напомнит.
Он снова смотрит на меня, и, на этот раз, взгляд получается долгим.
— Вы забыли, что совершали люди. У вас нет гордости. Якшаетесь с ними. Лебезите, точно слуги. Мы ушли, чтобы не видеть вашего позора.
Я растерянно перевожу взгляд с него на Мартина.
— Я не понимаю…
— Объединившись, мы открыли вам доступ к медицинским патентам, — Мартин не сводит со старика глаз. — Это было взаимовыгодное соглашение. От людей мы получили столько же. Города живут в мире.
— Ваш мир рухнет, стоит кому-нибудь открыть глаза. Жестокие убийства. Зачистка данных. Они хотят, чтобы вы думали, будто ничего никогда не было.
Его слова заставляют меня нахмуриться.
— Почему не было? Всем в школах рассказывают об ужасах Долгой войны, о Тёмных Веках до неё. О том, как вампиры нападали на поселения…
Мартин касается моей руки. Я понимаю, что ляпнула лишнее, но уже поздно. Ардварк смеётся. Свистящее шелестение, от которого мороз пробегает по коже.
— Не пугай нас мраком, дитя света, — темнота даёт нам жизнь. А как началась война? Вам рассказывают, как мы охотились на людей — а люди на нас? Как мы вырезали целые деревни, а нам отрубали головы, распинали, втыкали колья и оставляли под солнцем именем вашего Бога, чтобы остальные видели и не могли добраться? Мы привыкли убивать друг друга. Ваши жалкие попытки скрыть это — обычный фарс.
Чтобы лицо не выдавало эмоций, я до боли впиваюсь ногтями в ладонь.
— Вы не правы! Вампироборцы защищали свои семьи — они не делали ничего из того, что вы говорите…
— Мы храним истории своих предков, чтобы новое общество не затуманило наше сознание, как оно сделало с вами. Они купируют ваш разум: вампиры, хищники, нападали — люди защищались. Потом вампиры напали снова, люди начали угрожать, нападения приобрели взаимный характер, каждый народ начал возводить укрепления, что, в итоге переросло в войну.
Мартин хмурится.