— Устные предания со временем искажаются.
Ардварк жестоко улыбается.
— А кто говорил, что они устные?
Он подзывает кого-то и что-то шипит ему, тот уходит.
— Когда-то кто-то договорился, что, исключив жестокость из памяти, все начнут жить в мире. Взаимному лицемерию нельзя верить. Инстинкты убить нельзя. Приходит время, они пробуждаются, и все хотят крови.
Я чувствую, как губы упрямо поджимаются, глаза щиплют слёзы. Когда так открыто говорят о том, что ты подозреваешь, но не можешь до конца принять…
Посыльный возвращается с книгой. Она выглядит старой и ветхой… непохожей на другие. Несёт он её очень осторожно. Ардварк берёт её и кладёт рядом с собой на сухой борт фонтана. Недосягаемые, на расстоянии бьют струи воды. Страницы тонкие, буквы отражают мерцающий свет тумана, страницы по полям расцвечены тонким орнаментом. Он была рукописной. Не подключённой к остальным. Я заворожённо смотрю на неё, я никогда раньше подобных не видела…
— Надеюсь, Гендар обучил тебя языку, потому что читать будешь ты.
Ардварк разворачивает книгу к нам и показывает место. Мартин подходит ближе. Хмурится, пытаясь разобрать слова. Водит пальцем по строчкам угловатых букв, беззвучно шевелит губами.
В 1135м году, в ответ на массовую ночную охоту, из лесного поселения Шадур вампироборцы выкрали женщину с ребёнком. Её нашли месяц спустя, полубезумную, она ползла через лес, пытаясь найти дорогу обратно. Ей сломали ноги, насиловали и заставили выпить кровь своего ребёнка — а затем выбросили в назидание. Вампиры сравняли аванпост с землёй и перешли на новое место, женщина, в итоге, умерла. Не это меня поражает — то, как сухо это написано.
Ардварк не даёт Мартину дочитать, протягивает руку, не сводя с него глаз перелистывает добрую кипу страниц вперёд.
— Читай.
Мне кажется, или его клыки длиннее, чем я привыкла?..
Мартин поднимает глаза на начало страницы.
— «…шею Ингиса пригвоздили вилами к земле, прямо на фермерском поле, на его груди крестьяне вырезали крест, в рёбра воткнут пневматический секач. Его супруга, Ишма была также приколота вилами к земле, ей нанесли удары топором, чтобы как можно больше крови ушло в землю…»
Мартин осекается, сглатывает, поднимает взгляд. Меня мелко трясёт, по щекам текут слёзы.
— Но… ведь нет никаких свидетельств…
— Именно.
Снова тихий шелестящий смех. Он не отрываясь смотрит на меня.
— Я открыл вам глаза. Что вы теперь будете делать?
— Я одного не могу понять…
Всё, что я сейчас хочу — это убраться отсюда подальше. Чтобы не было давящей темноты, выбитого в стенах города и этих теней вокруг.
— Гендар ушёл. Вы отпустили его.
— Он выбрал свою судьбу.
— Но он бы умер здесь!
— Значит, Мать приняла бы его.
— Но ваша медицина… Я не понимаю…
— Тебе и не понять, дитя света. Гендар выбрал судьбу, как и выбрали её вы, придя сюда. Он открыл Игбал. Показал всем, где находится наш город. Его сын покажет, что мы делаем с теми, кто к нам приходит. Мы передадим всё, что вы узнали, вашим друзьям.
Внезапно я понимаю, что вокруг слишком тихо — только журчит вода. И в этой тишине до меня доносится рычание. Утробное, опасное, еле слышное. Не сразу я понимаю, что рычит Мартин.
У вампиров очень высокий болевой порог. Они значительно быстрее и сильнее человека. Прекрасно видят в темноте — их зрачок расширяется почти на всю радужку, что я и вижу бликами в окошке визора. От солнца же у них болят глаза и раздражается кожа.
Здесь всё должно быть ярко выражено.
Вокруг собираются тени. Ардварк улыбается.
— Ты один.
А вот и нет.
— Свет!
Яркая вспышка бьёт по глазам даже сквозь веки. Я хватаю Мартина за руку, разворачиваюсь и бегу, выставив локоть в сторону коридора к лифту. Сзади доносятся стоны, рычание, брань. Я кидаю через плечо ещё одну световую гранату, сую Мартину сигнальную ракету, сама же бегу с фонарём.
— А ещё не хотел брать меня с собой.
— Мы ещё не выбрались.
Он зажигает ракету и бежит, заведя руку далеко за спину, чтобы не било по глазам. Второй держится за меня — и, на какой-то миг, я в этом городе одна, кто может видеть. Позади слышна погоня. Вампиры видны в проходах по обе стороны от коридора. Они подбегают, пытаются схватить и, словно, гонят нас вперёд, к лифту. Мартин кидает ракету, и тут передо мной вырастает Ардварк. Я вскидываю фонарик — только, что он сделает?.. Блестит короткий нож. Мартин сбивает его руку, и он лишь задевает меня, рассекая ткань и плоть под ключицей, но в глазах темнеет от боли. Так ведь не должно быть, правда?
Я понимаю, что мы на платформе, когда она начинает движение вверх.
Внизу Ардварк даёт знак другим остановиться. Он провожает глазами лифт, а на губах спокойная улыбка.
— Природа сделает свое дело.
***— Сэм. Саманта.?
Я урчу что-то нечленораздельное. Открываю глаза. Тут же закрываю обратно. Через проём наверху очень ярко блестит луна, на лицо падает и тает мелкий снег. Я, наконец, чувствую свежий воздух.
Холодно.
— Сэм, двоится в глазах?
— Только когда открываю оба.
Я замечаю на его лице беспокойство. Он осматривает меня. Лифт плавно останавливается, и лёгкий ветер ерошит волосы. Мартин не обращает на него внимание. Он освобождает мне плечо от убитой куртки, рвёт рубашку над раной, наклоняется — а меня вдруг пробирает страх.
— Эй, ты чего делаешь!
Я чувствую его дыхание, язык на коже. Горячий. Странно — но боль проходит. Мартин отрывается от меня, отплёвывается, чистит язык о зубы, снова сплёвывает.
— Не даю тебе умереть.
Он снова наклоняется, это странно, мне же почему-то становится смешно.
— Обычно говорят «спасаю тебе жизнь».
— Нельзя, чтобы кровь в ране сворачивалась — будет заражение, — и всё повторяется.
В голове становится очень легко. Я хихикаю и обнимаю его за шею.
— Просто признайся, что тебе нравится.
Что-то тёплое свободно стекает у меня под рукой, становясь по пути неприятно-холодным. Он распрямляется и светит моим фонариком мне же в глаза. Я морщусь, стараюсь закрыться, но получается как-то медленно.
— Наркоз действует.
— Точно… у вас же со слюной…
— Акаин. И гепарин, который спасает тебе жизнь.
Вроде то, о чём он говорит, используют в медицине… Я пытаюсь вспомнить, что он сейчас со мной делает, но не получается. На ветках непотревоженный лежит снег. В городе он бы уже начал таять…
— Мартин… ты зубы чистил? А то занесёшь чего…
Он смотрит на меня, как на ребёнка. Капризного, но любимого.
— Я тебя щас оставлю прямо тут.
Я не хочу, чтобы он уходил… Снова доносится звук разрываемой ткани. Потом он сильно давит мне на грудь.
— Ай…
Он отрывает полоски от своей рубашки и бинтует мне плечо. Очень туго. Привязывает к плечу руку.
— Ты уверен, что знаешь, что делаешь?..
Он не отвечает. Просто кутает меня в пальто, берёт на руки и укладывает на заднее сиденье в машину. Здесь темно. А ещё наконец-то тепло и хочется спать. Меня окутывает его запах…
— Мартин?..
Проходит почти вечность, прежде чем снова открывается дверь. Он садится, машину едва заметно качает. Меня вместе с ней. Я плыву…
— Мартин… Как тебе моя кровь?
— Отдыхай, — голос издалека. — Всё будет хорошо.
Я слышу, как он заводит мотор…
========== день четвёртый ==========
Белый больничный потолок и писк приборов. Окна закрыты плотными шторами, но в щель между ними пробивается дневной свет. Мартин спит рядом на соседней койке. У него над глазом свежий, стянутый пластырем кровоподтёк и новая рубашка. Под рукой — снятая наплечная кобура. Я сажусь. И ложусь обратно. Тянущая боль в плече и темнеет в глазах. Значит, полежу ещё. Я жду, пока пройдёт головокружение и снова открываю глаза. На плече — вакуумный пластырь и электроды, рука подвязана. Правая. Плохо. В левую по трубке медленно капает кровь.