— Это черт знает что такое. — Сказал лекарь обрывкам досок. — Какая-то дьявольщина.
Нужно уходить. То, что он тут ходит и строит свои догадки, нисколько не поможет мертвому мальчику. Нужно искать могильщика и его выжившего сына. Они наверняка убежали из дома…
Филипп собрался отойти от окна, но тут, видимо, луна вновь выглянула из-за туч. Задний дворик посветлел, и в ярком лунном свете каждая травинка и листочек виделись необычайно четко. Алхимик на секунду задержался, его удивила резкая смена освещения. Потом он увидел на тропинке в заднем дворе какой-то неестественный бугорок. Мгновением позже в лунном свете Филипп разглядел руки и ноги «бугорка», лицо, рот, открытый в предсмертном крике. Светлые волосы и ясные карие глаза, навсегда остекленевшие. Алхимик от увиденного застыл в окне, по-прежнему перегнувшись его край, как будто его руки и ноги прибили гвоздями к доскам. Потом появилась легкая дрожь. А за ней пришло понимание, что что-то не так. Больше не было ощущения покинутого дома, спокойного и пустого. Дом могильщика дышал воздухом из глубин склепа под Маракатом. А когда Филипп мгновением позже понял, что именно не так, его до костей пробрал страх.
Секунду назад дверь перестала скрипеть.
Надо уходить. Сейчас же.
Уйти далеко от окна Филипп не успел. Слева, со стороны двери, раздался крик трупоеда. Начисто лишенный человечности и человеческих интонаций, крик бешеной злобы и голода. Если бы лекаря попросили описать этот крик, он не смог бы. Самое больше, что он мог бы сказать — хриплый, надрывный и злобный крик человека, который перестал быть человеком. Филипп едва успел вылезти из оконного проема. Краем глаза он уловил движение слева, правая рука сама потянулась к трости на левой стороне пояса. Не успел.
Трупоед повалил его на пол, Филипп упал на спину и ударился затылком так, что искры из глаз полетели. Туша гуля навалилась сверху, лекарь инстинктивно выставил перед собой трость, которую все же успел вытащить из петли, отгородился ею от обнаженных желтых зубов и хрипящей пасти, тянущейся к его шее. В нос Филиппу ударил убийственный смрад изо рта чудовища. Пахло кровью, смертью. Пахло трупами, гнилью и болотной водой. Филипп увидел в свете упавшего на пол факела глаза монстра. Бешеные, голодные, жаждущие, лишенные даже зачатков разума и человечности. Гуль исторг яростный вопль, почувствовав, как близкая добыча оттесняет его от себя. Филипп, ничем не думая, ударил лбом в скалящиеся зубы. Была боль, был хруст. Крик на миг захлебнулся, напор незначительно ослаб. Лекарь воспользовался моментом и выдернул набалдашник из трости, оголив лезвие четырехгранного мизерикорда и замахнувшись для удара в шею.
Стоило мизерикорду и трости рассоединиться, как монстр с силой надавил на ослабшую преграду. Трость резко оказалась прижатой к груди лекаря, а его шею и зубы трупоеда больше ничто не разделяло. Филипп не видел ничего, видел только зубы, кровь на них и вокруг них. Ничего не видя и не целясь, он нанес удар кинжалом.
Трупоед взвыл и отпрянул. Мизерикорд торчал у него в нижней челюсти, ручка под подбородком, кончик кинжала выходил из левой щеки. Но подняться добыче монстр не дал. Гуль взвыл, растопырил пасть для укуса и бросился на безоружного Филиппа. Лекарь видел рот чудовища и блестящий среди зубов клинок. Его начал охватывать страх.
Сзади раздался звук, как если бы кто-то с силой толкнул дверь. Он услышал, как Ванесса сначала произносит, затем кричит его имя.
Близкий запах смерти и крови. Много крови. Кровь могильщика и двух его сыновей, кровь на полу, на стенах, на окне, в открытых ранах… Воняющая мертвечиной кровь гуля на лезвии мизерикорда. Лекарь подумал о запахи крови. О резком, мерзком запахе железа ядовитого препарата. И о том, что надо атаковать, чтобы не лишиться крови самому. Страх ушел мгновенно. Все, что случилось мгновением позже, произошло слишком быстро.
Филипп успел поджать правую ногу и ударить ей чудовище в грудь. Оно не отскочило и не остановилось, только впилось тонкими когтистыми пальцами в ногу лекаря, нацелившись зубами вместо шеи в бедренную артерию. Но оно замедлилось, стало на мгновение неподвижным. Филипп сжал в руке остаток трости и ударил.
Удар лег точно туда, куда Филипп метил. Потом еще раз, уже в другое место. Окованный железом дуб даже не треснул. Зато треснул череп трупоеда, а затем его предплечье. Гуль взвыл от боли и ярости, закатил глаза, выпустил ногу алхимика, но не упал. Лекарь знал, что все трупоеды на редкость живучи. Знал, что от такого удара чудовищу не будет ровным счетом ничего. Гуль только покачнулся от удара, достаточного, чтобы взрослый мужчина весом в семь пудов потерял сознание от боли. Всего лишь покачнулся, но зато не нападал еще секунду. Этого времени Филиппу хватило, чтобы встать и нанести еще два удара в то же место, куда лег первый — в теменную часть головы, где череп у гулей был наиболее тонким. Треснуло мерзко, громко, мокро, сокрушительно. Потом еще раз. Отвратительный хруст кости завершился звуком упавшего на пол тела. После глухого стука, с каким мешок с песком падает на землю, в комнате вновь наступила тишина. Только частое дыхание лекаря не давало ей стать гробовой.