Два дня, одна ночь. Тик-так. Тик-так.
Филипп не спал. Ни днем, ни ночью он не смыкал глаз, однако не чувствовал усталости. Второй день прошел в том же ритме, что и первый, только принес еще больше счастья. Ведь у лекаря оставалось еще меньше времени, он с еще большей радостью дарил Ванессе свое время и наслаждался ее обществом, радовался, что его время, а значит, жизнь, во время уроков переходит в ее знания и ее умения. Второй день был прекраснее первого в десять раз для них обоих и завершился он прогулкой по лесу, рука об руку. Те же разговоры, только еще более увлеченные, тот же смех, только громче и искреннее. Ванесса не могла знать, сколько осталось ее опекуну, которого она мысленно уже называла «папа» и думала, как бы поосторожнее перейти на «ты» с ним. Она только понимала, что такой порядок дня останется с ней еще какое-то время, и тоже была счастлива.
Ночью третьего дня, когда начались третьи сутки, обещанные Бессмертным, Филипп писал последние разделы и главы. Внутри него ничего больше не менялось, за исключением одного. Алхимик уже с нетерпением ожидал, когда настанет его последний час, ожидал закончить фолиант, провести с Ванессой последний день. Он был влюблен в нее так, как отец влюблен в дочь, отцовской любовью, и заранее зная об их последней встрече, ждал ее с нетерпением.
Ну, еще ему надоело слышать бесконечно тиканье вокруг и внутри головы. Ожидание собственной смерти вряд ли кому-то доставляло удовольствие, и не было совсем ничего необычного в том, что Филипп ждал ее, как старого друга, который, к тому же, сильно опаздывает. Алхимик давно играл со смертью, которая не могла забрать его «естественным», старческим путем. Ожидание смерти вызывало в нем только волнение, нетерпение и легкую, насмешливую улыбку. Он столько раз показывал старухе с косой «хер», что знание о приближающейся кончине казалось хорошей шуткой. Конечно, это было только в отвлеченных мыслях алхимика. Каждый раз, когда он вспоминал чувства того сна или пытался представить, что по-настоящему умрет, по спине него пробегал холодок, и всякое желание шутить пропадало.
Близился рассвет. За час до него Филипп поставил последнюю точку, устало откинулся на спинку стула. Ему показалось, что кто-то его похвалил. Было, за что хвалить: за три дня он написал в два раза больше, чем было страниц в «Видах болезней…». Только черновик он писал полгода, еще три месяца ушло на составление окончательной версии. А тут — три ночи. Объем работы был огромен, и только взглянув со стороны на толщину написанного, Филипп понял, что без магии тут не обошлось. Понятно, почему ночь казалась ему такой длинной, как десять ночей, летящих быстро от трепещущего пера в его руке. Чернила не заканчивались, перо не стачивалось и не ломалось… И все равно, то, что он написал, вместе с трудом Ванессы не занимало и четверти фолианта. Филипп подумал, что все остальное — это знания Бессмертного, и то не все, а только те, что он выбрал для нее. Страха эта мысль не вызвала. Он, лекарь, например, знал рецепт пирога из шести разновидностей рыб северных морей, однако не стал заносить его в фолиант по вполне понятной причине. Так же, как не стал заносить в него рецепт пороха или линзы, способной при достаточном свете поджечь сухую древесину. Слишком примитивных или слишком опасных знаний в фолианте не будет. Конечно, знаний слишком примитивных и слишком опасных для черной магии, которую ни простой, ни безопасной нельзя было назвать, Филипп был в этом уверен. Иначе любой дурак поднимал бы трупов на службу к себе и вызывал бы демонов из других планов.
Оставался один час и еще целый день до того, как истечет его срок на этой земле.
XVII
Еще один оборот Цикла. Не цикла Солнца, которое по велению Деи вспыхивает вновь, и не жизни народа, погибшего в убийственной войне и восставшего из пепла. Даже не повтор годичного Цикла. Всего лишь одни сутки. Прошла третья ночь, подошел к концу третий день. Время, отпущенное неизвестным Бессмертным, прошло. Филипп смиренно и спокойно ждал, когда начнется что-то плохое.