Письмо Ванессе.
Филипп закричал изо всех сил и бросил мешок на палубу. Тот пролетел над трапом и глухо упал Ванессе под ноги. Девушка рванулась, на мгновение вырвалась из крепких рук, но они тут же схватили ее вновь. Слезы текли по ее щекам, она кричала и плакала. Филипп вдруг понял, что ему ужасно не хотелось расстраивать подопечную, и это было единственным, о чем он жалел перед смертью.
Мешок лежал у ее ног.
Разъяренная толпа была за спиной Филиппа.
А за спиной Ванессы стоял Бессмертный, сотканный из тьмы и тени, которого видел только Филипп. Его глаза светились Светом, а лицо было черней космической пустоты.
«Что-то начинается, что-то кончается, и цикл всегда начинается вновь» — Подумал Филипп, взглянул в глаза Ванессы и улыбнулся ей. Широко, так, что стали видны острые парные клыки. — «А ты не переживай. От судьбы не убежишь». — Алхимик смотрел в глаза девушки и сожалел, что она не слышит его мысли. Та рвалась в руках матросов и плакала. Она видела Мартина, который уже замахнулся колом, метя под левую лопатку лекаря. В тот момент его все-таки сковал ужас в ожидании близкой смерти, и тут в его голове промелькнула мысль, неожиданная и отрешенная: «Так долго живу на свете, а так и никого не загрыз. Тоже мне, проклятие Древних».
Мартин всем своим весом навалился на кол. Острая боль пронзила живое сердце, но закричать не получилось. А когда кол сломал ребра спереди и вышел из грудной клетки, порвав сердце, глаза Филиппа начали тухнуть, стекленеть, подернулись пеленой. Улыбка медленно сползала с его губ.
Ванесса билась и кричала. Ее плач был слышен в трюме и в милях от берега, среди леса.
Бессмертный стоял и не сводил глаз с Филиппа, а Филипп не сводил глаз с Ванессы и Бессмертного за ее спиной до последнего мгновения. Толпа не дала лекарю умереть без лишних мучений. Живое море рук, горящих глаз и разинутых в страшных воплях ртов схватило еще не умершего лекаря за руки и ноги, потянуло. Кол еще сильнее порвал грудь.
Филипп взглянул на Бессмертного и почувствовал, что больше не ощущает боли. Наверное, это он что-то сделал, чтобы не дать ему умереть в муках. В мыслях алхимика не было ярости и злобы на мир. Была только жалость к дочери, смирение и спокойствие.
Матросы обрубили канаты и сбросили трап. Чумные, успевшие взбежать по нему, мгновенно погибли от ударов секир разжалованных хускарлов. Филипп успел увидеть, как корабль начинает отходить от пристани, видел, что Ванесса теперь в полной безопасности, пока чумные тянули его конечности в стороны, движимые яростью и упивающиеся кровью.
Ванесса увидела, как толпа голыми руками четвертовала Филиппа, разорвала его на части, и тогда из ее горла исторгся горький вопль, от которого дрогнули даже самые черствые и безжалостные воины с фрегата. Это был крик дочери, во второй раз жестоко потерявшей отца.
Бессмертный стоял на палубе, невидимый для людей, и смотрел на толпу и на Ванессу. Стоял и смотрел в мрачной задумчивости, как будто заново переживал какой-то отрывок из своей бесконечно долгой жизни. Так и было.
Корабль плыл в Десилон.
XIX
Несколько дней Ванесса оплакивала Филиппа. В эти дни кок приносил ей еду в капитанскую каюту, которую она занимала. Сначала девушка ничего не ела, и только спустя два дня, когда голод и жажда стали невыносимыми, она притронулась к пище и больше не мучала себя. Когда Ванесса в первый раз вышла на палубу из капитанской каюты, прошла неделя со дня отплытия в Десилон.
Большую часть дня Ванесса просто пыталась свыкнуться с утратой, пережить ее так же, как все остальные. Однако это было слишком тяжело сделать, боль от потери последнего дорогого ей человека была слишком сильной, невыносимой, она обжигала ее изнутри и обугливала душу. В жизни девушки как будто стало меньше света, и дело было не только в темной каюте. Ей казалось, что больше ничто и никогда не обрадует ее, что тяга к знаниям и желание узнать абсолютно все станут несбыточными детскими мечтами, растянувшимися на десятилетие. Однако кое-что по-прежнему радовало Ванессу в этом мире. Для нее воспоминания о лекаре оставались светлыми, грусть через неделю перестала быть невыносимой и обжигающей, стала приятной, от воспоминаний наворачивались слезы не только горечи, но и радости. Он стал ей вторым отцом, ничуть не худшим, чем Солт. И то, что Филипп оставил после себя, было для нее самым дорогим на свете.
Она нашла содержимое сумки с одной порванной лямкой на третий день своего пребывания в море. В ней, завернутые в наспех сложенную белую скатерть, лежала книга «Виды болезней…» с его подписью, какой-то чек и конверт с надписью на фронтальной стороне «Ванессе от Филиппа».