— Я понимаю ваши опасения, дорогой Юстиф. Но послушайте, вы ведь не общались с ней, так?
— Верно…
— Я общался. Студентка не интересуется политикой, ей интересны только тайны магии и этого мира. Она станет не тираном, а ученым. Великим магистром магии. Конечно же, ей интересно все то, о чем вы мне только что с таким ужасом рассказали. Стремление реализовать себя может стать неукротимым, и власти она захочет очень скоро…
Ванесса увидела, как Виктор достал из внутреннего кармана кольцо. Серебро, платина… И сапфир удивительной чистоты и глубины, обложенный черным агатом. Кольцо сияло на свету, как маленькая луна. Ванесса протянула левую руку и сдержанно улыбнулась. Ее переполняли счастье и гордость. В воздухе чувствовалась сила. Ее сила, сила Виктора, сила храма и тысячи воинов, что наблюдали за официальной церемонией, в которой не требовался свидетель и священник. Ни один священник не согласился бы венчать их, а свидетелями была тысяча преданных воинов. Виктор надел кольцо на ее безымянный палец.
Воздух вокруг них взорвался торжествующими криками сотен голосов. Кричали одно слово, каждый — на своем родном языке, но все кричали, как один. И их слова сливались в одно мощное, сотрясающее ночную пустоту слово: «Hrot!! Vedte!! Слава!!» — Кричали они. Ночной воздух двигался и дрожал от их голосов, гремела гора, на которой стоял храм, и казалось, что крик разносился по всему миру. Они были как грозовая туча, севшая на землю, их голос звучал как голоса сотни тысяч, но их было едва больше тысячи.
— То есть, по-вашему, она может быть безопасной для нас? Не станет для нас угрозой? Вы считаете, что она не попытается захватить власть? — Спросил Юстиф с надеждой, дрожа от облегчения.
— Она — ученый, двигатель науки, хоть у нее действительно сильно развито самомнение. Но ведь развито не просто так, вы сами видите, она уже превосходит в искусстве магии вас, меня… Она будет лучшей выпускницей Университета, ее имя будет вечно висеть на доске почета. Следите за ее успехами, доцент, она вот-вот снова перейдет на следующий курс раньше остальных.
— И все же я волнуюсь, господин магистр. Черная магия отличается от обычной как раз тем, что она меняет человека… Извращает его. После контакта с ней никто не становился прежним. Ни палач… Ни жертва.
— Нет, нет, нет. Ну вы посмотрите на нее, поговорите с ней. Какой она палач? Она исследователь, только и всего. И уж тем более, она не жертва. Уж она-то управится со своими силами и теми, кого вызывает, и не причинит вреда ни нам, ни себе… А что это за документ вас в руках?
— Это… Это прошение о переводе на следующий курс. От Ванессы Аретин.
— Давайте сюда.
Документ был подписан и отдан доценту. Тот поклонился магистру, в его тощей фигуре читалось облегчение, возникшее после разговора. Он дошел до лестницы, но остановился. Потом обернулся. На его лице все еще было сомнение и напряженность. Видимо, он вспомнил, кто ждет его внизу, и решил подкрепиться последним словом.
— Простите, господин магистр, вы можете поручиться за нее? Я хочу услышать от вас это. Вы так и не сказали мне, может ли она быть угрозой. Я имею в виду прямо. Лично. Непосредственно.
Левиан Братт устало вздохнул. Скрыл улыбку. Юстиф всегда такой, вечно он ставит последнюю точку даже тогда, когда она уже поставлена. Всегда хочет быть во всем уверенным больше, чем может быть уверен простой человек.
Виктор снял кольчужную завесу. Суровое, но красивое лицо, серые и холодные пепельные глаза, теплевшие только для нее одной. Иллюзия была сосредоточием мастерства Ванессы, и лицо ее возлюбленного, как и все тело, было точно таким же на вид, на ощупь, на запах и на вкус, как и двести лет назад. То же можно было сказать о воинах. Настоящее обличье каждого было скрыто мастерской иллюзией, нарушающей законы природы, которые обычные люди считали нерушимыми. Проклятие исчезало только днем, возвращая телу живой человеческий облик, облик нестареющий и нетленный, запечатленный древней могущественной магией на века; проклятие возвращалось с последними лучами солнца, являя взору неосторожного наблюдателя обличье костомаха. Неупокоенные души, лишенные сна, земных наслаждений, коими движет лишь ненависть, давно забытые живыми преступления… Или сила духа, вера, идея и чистые помыслы, благородство которых восхитит даже Бессмертных. И все же они оставались Нетленными. Воинами с душой праведника и истлевшим телом. Воинами, перед которыми дрожали десятитысячные армии. Их тела были несокрушимы, а дух стократ крепче тел. Они оставались теми, кто будет нести ее волю сквозь века, ее волю и волю Виктора.