— Впрочем, есть еще одна, о которой вам знать не положено, это мое личное дело.
— Да ладно, я ведь все равно узнаю. Вся деревня узнает, вы не представляете, как тут быстро расходятся слухи.
Внутри Филиппа начало расти раздражение. Сначала он не обращал внимания, но это было сложно. Потомственная дворянка, детство провела в высшем обществе, а разговаривает так, будто родилась в хлеву. В какой-то момент он не выдержал, однако это не был срыв, всего-то было неприятно видеть девушку с гордой фамилией Аретин с такими манерами. Просто он решил намекнуть ей на ее поведение. Совсем чуть-чуть.
— А я думал, Солт обучит свою дочь этикету. Или хотя бы отучит от манер вести себя по-свински.
После этих слов он ожидал услышать всплеск протеста или что-нибудь саркастическое (что, наверное, просто вывело бы его из себя). Вместо этого ответом ему стало молчание. Ванесса, которая во время разговора поровнялась с лекарем и шла рядом, просто отвернулась от него и пошла дальше молча. Потом отошла немного назад, не заходя ему полностью за спину, пошла слева и сзади от него.
«Вот это реакция. Я что, умудрился ее обидеть?» — подумал Филипп. Чувства того, что он сделал что-то неправильно, не возникло. И обиды девушки он тоже не чувствовал, было что-то другое. Было что-то в ее лице и глазах, когда она отвернулась. Лекарь попытался вспомнить этот мимолетный образ. Неужели сожаление? Стыд? Близко, очень близко.
За раздумьями он пропустил момент, когда Ванесса вновь поровнялась с ним. Лекарь заметил ее, только когда на краю зрения увидел прядь ее густых смолисто-черных волос. Еще недолгое время она шла рядом с ним молча. Когда заговорила, в ее голосе больше не было тех хорошо заметных капель дерзости.
— Извините. Я не хотела вас обидеть.
— Обидеть? — Он посмотрел ей в глаза, сверкнув на солнце стеклышками маски. На этот раз Ванесса не пыталась скрыть своих чувств, и было видно, что ей стыдно и она извиняется.
— Я не нарочно, правда. И, ради всего, не думайте, что отец меня ничему этому не научил. — Она снова отвернулась, чтобы спрятать вспыхнувшее в темных и холодных глазах смущение. — Он хороший человек, интеллигентный, прекрасный отец.
«Ага, так вот, в чем дело. — Понял Филипп. — Она стыдится того, что выставила Солта в моих глазах плохим отцом и невежей. Что ж, не буду ее разочаровывать».
— Я знаю. Мы были с ним знакомы долгое время.
— В самом деле? Он никогда не упоминал о вас.
Филипп почувствовал, как что-то тонкое и острое кольнуло его в сердце.
— Он тогда был адмиралом, я — лекарем при дворе. Мы редко пересекались, и, тем не менее, я успел хорошо его узнать, и знаю, что он обучил бы свою дочь хорошим манерам. Потому я удивился, когда увидел ваше развязанное поведение.
— Извините. Я правда не нарочно.
— Верю. Один вопрос: если не нарочно, если вы знаете этикет и вежливость вам не чужда, как я только что убедился, почему вы повели себя так распущенно?
— Привычка. — Она неожиданно улыбнулась краями губ. Улыбка вышла приятной, хоть и была слабой. — Знаете, этикет и манера общения — он как акцент. В разных местах, как в странах, он разный, в каждом свой. А человек ведь во всем старается быть похожим на других. Я как иностранец, приехавший в неродную страну надолго. И когда иностранец долго живет в другой стране, он и сам не замечает, как его акцент меняется, становится таким же, как и у других жителей того места. Вот и с этикетом и манерой речи так же. Живешь при дворе, или хотя бы в хорошем городе — говоришь культурно, как знать. Живешь с бандитами — говоришь, как они. А если со свиньями, то по-свински.
— Интересное наблюдение. Много объясняет.
— Вы правда на меня не злитесь? Ни на меня, ни на отца?
«Да что со мной такое? — Разозлилась на себя Ванесса. — Сколько уже можно у него спрашивать! И почему мне так важно, каким он считает меня и моего отца? Как будто мне с ним остаток жизни жить…» — Подумала девушка, почувствовав, что злость ее вышла откровенно слабой. Она снова взглянула на Филиппа. Но на этот раз не куда-то за его плечо, мимо него, а в стеклышки маски, в глаза, которые прятались за ними.
Лекарь столкнулся с ней взглядом, и только сейчас понял, что глаза у нее совершенно необычные. Сначала цвет показался алхимику простым голубым, может, несколько темным, и поэтому отталкивающим. Однако теперь Филипп по-настоящему видел, что это за цвет глаз. Цвет воды Ледяного моря на глубине. Он так же менялся от голубого к темно-синему, почти черному, был таким же холодным, как это море, льдины которого погубили не один десяток кораблей. И так же затягивал вглубь.