«Сейчас не время. Они придут с минуты на минуту» — Напомнила себе Ванесса, но желание было слишком велико. Хотя бы еще раз увидеть свои старания перед тем, как окунуться в сутки беспрерывной работы и волнения, неужели ей нельзя?
«Одним глазком и тут же уберу».
Ванесса бережно сняла крышку с ящичка и положила ее рядом на пол. Она была тонкой, чуть толще березовой коры, и защищала хранящийся под ней предмет только от царапин и лишней влаги.
Самым большим сокровищем девушки были привезенные отцом книги, добытые им с таким трудом и стоившие целое состояние, а содержимое ящика было для нее самой ценной вещью из всех тех немногочисленных, что она имела. Случись в их доме пожар, она бы, не задумываясь, бросила все остальное, чтобы спасти содержимое большой шкатулки от огня. В ней было не золото, не серебро с драгоценными камнями. Там была еще одна книга. С черной обложкой, бархатной на ощупь, и серебряной вышивкой по краям.
Если бы какой-нибудь вор из местных нашел шкатулку с ее содержимым, он бы только плюнул на нее и бросил в камин, не попробовав узнать ей цену. Сама книга была сделана из дорогих материалов, и страницы, и переплет с обложкой. Любой торговец дал бы за нее хорошую цену вне зависимости от ее содержания. Впрочем, последний пункт был не так важен — до недавнего времени книга была пуста. Ванесса начала заполнять ее какой-то год назад, предварительно изведя кипу пергамента на черновики.
Она бережно открыла свою работу. Первый титульный лист был пуст — названия у книги не было. Потом пошли ряды литер, рисунков и схем, описания трав, препаратов и болезней, анатомические зарисовки, алхимические формулы и свойства отдельных ингредиентов, способы их получения, очистки и устранения. Обычно вид своей работы возвращал Ванессе оптимистичный настрой, прогонял усталость, хоть и ненадолго, сдувал мрачные мысли. Словом, возвращал желание жить. Теперь девушка испытала легкую грусть — ведь дописать осталось совсем немного. Все то немногое, что она не успела сохранить на листах этой книги, уместится в двадцать страниц. Того, что она в нее занесла, могло бы хватить на отдельную книгу, даже если убрать все рисунки и схемы. И все равно, несмотря на год упорных трудов, книга оставалась пустой на две трети. Часто Ванесса думала, зачем это делает — ведь ее знания не исчезнут из-за того, что она не занесет их в эту полупустую книгу. Однако всегда ответ ее был одним и тем же: «Для себя». С каждой заполненной страницей Ванесса видела, как растет объем ее знаний, неизвестных более никому, и понимание того, что все это она узнала своими силами, без чьей-либо помощи и только своим умом и упорством, доставляло ей ни с чем не сравнимое удовольствие. Удовольствие и гордость за себя от понимания своих истинных сил, не приниженных тяжелым временем и положением. Всегда один вид ее работы придавал ей уверенности в своих силах. Это и было главной причиной, почему она открыла свою работу перед самым приходом — чуть-чуть запастись уверенностью перед делом, от которого у нее пробегали мурашки по коже, таким сильным было волнение.
Но на этот раз не было ни ввернувшейся уверенности, ни исчезновения грустных мыслей, ни прилива сил. При виде результатов своего труда и работы мысли девушка ощутила лишь растущий страх.
«Столько знаний здесь и в моей голове, столько стараний, чтобы они появились на этих страницах. — Подумала Ванесса, пролистывая страницы. — И теперь грош цена этим стараниям. Чтобы вылечить отца, мне нужен серьезный опыт, а не литеры на страницах книги, опыт, которого у меня почти нет. Все эти просьбы крестьян и обычные болезни, которые лечатся грубым словом и стаканом горькой настойки три раза в день, разве это опыт?»
Она неуверенно закрыла книгу и убрала ее обратно в шкатулку, задвинула под кровать подальше, чтобы ее не было видно. Потом встала и походила по дому, стараясь унять нервное напряжение. Так ничего не добившись, натянутая, как струна, она села в скромное кресло у стены, и закрыла одной рукой лицо. Ванесса почувствовала, как дрожат веки под ее пальцами. Да и дыхание у нее было нервным и прерывистым, как у зажатой в кулаке птицы. И, тем не менее, ей уже было значительно легче, чем тогда, в каюте отца. Натянутая вдоль позвоночника струна слабела, мягчала.
— Мне только и остается, что надеяться на Филиппа, и попытаться быть хоть чем-нибудь ему полезной. — Подумала она вслух. — Черт, да я по сравнению с ним — даже не бабка-знахарка, просто ученая идиотка… И если бы не он, я бы, наверное, совсем сошла с ума от страха.