Последняя мысль почему-то показалась Ванессе смешной, с ее улыбнувшихся губ слетел короткий смешок, больше похожий на шепот. Смешок перешел в тихий непрекращающийся смех.
«Отлично, у меня истерика. — Эта мысль чуть усилила, смех, который теперь колотил ее изнутри и тряс ее всю. — Переволновалась. Скоро будет нервный психоз…»
— Это временно. Просто сегодня мерзкий день. Страх с самого утра, потом еще больше, потом горе, злость…
«И впереди еще бессонные ночи, еще страх и не одна истерика» — Вот что не сказала девушка, оборвав себя на полуслове. Нервный смех усилился.
«Молчи». — Велела она себе. — «Заткнись и не думай об этом, а то и вправду сойдешь с ума. Как только придет Филипп, вы начнете работать, и тебе будет не до волнения».
Только теперь, когда частично ушло накопленное за два часа напряжение, Ванесса почувствовала, как ее измотали все переживания. Истерический смех начал утихать и вскоре прекратился.
Девушка сидела в кресле и смотрела на стену с полкой для книг, ни о чем не думая, отстраненно слушая тихое завывание ветра в печной трубе и звук собственного дыхания. Она не сразу заметила, что ее покинуло какое-либо желание, а мир вокруг стал казаться мертвым, тихим, безразличным.
— Во имя Бессмертных, да какой же сегодня дерьмовый день. — Прошептала она еле слышно безразличным голосом и закрыла глаза. — Этого что, не могло… просто не случаться?
Она стала безмолвно ждать прихода лекаря в кресле своего отца, слушая только звук своего дыхания, стук сердца в груди и второго — в виске, который накрывала ее левая ладонь. Ветер больше не подвывал в печной трубе. Его больше не было, как и всего остального мира.
Мысли постепенно исчезали из ее сознания, осталось только одна, которая была и актером, и местом действия со звуковым сопровождением на той сцене, что творилась у нее в голове. Девушка хотело только одного — отдохнуть хотя бы десять минут перед тем, как начать работу. Разумеется, было еще и желание, чтобы с отцом все было хорошо, но это была не мысль, скорее, состояние тела и разума. И вместе с тем она прекрасно понимала, что не сможет ни отдохнуть, ни даже задремать. В лучшем случае — выпасть из реальности и вернуться в нее вместе со стуком в дверь. Но, видимо, кто-то из Бессмертных ее все же услышал и послал ей легкий, поверхностный сон, тонкий и хрупкий, как первый лед на реке. Какое-то время, очень недолгое, Ванесса дремала, утомленная всеми произошедшими событиями и пережитыми эмоциями. Даже тех жалких минут, что она провела во сне, никак не больше двадцати, ей хватило, чтобы после пробуждения посмотреть на ситуацию свежим взглядом. Будущее больше не представлялось ей так же смутно, как горошина под слоем одеял, было какое-то четкое представление о том, что будет дальше.
Разбудил ее предупредительный стук в дверь. От резкого громкого звука хрупкий сон как рукой сняло. Открыв глаза, Ванесса тут же почувствовала себя морально опустошенной и уставшей, и позже это чувство никуда не пропало, оно значительно притупилось только потом, после нормального сна. Но не полностью. Если бы Ванессе кто-то сказал, что это чувство будет преследовать ее еще месяц, попеременно то усиливаясь, то ослабевая, не исчезая полностью, она бы точно взвыла от досады, злости и отчаяния. Сказать об этом ей было некому.
Сразу после стука в дверь она встала с кресла, как по команде, даже слишком резко — из-за отлившей от головы крови она пошатнулась, и первые несколько шагов к двери вышли нетвердыми.
Однако открывать ей не пришлось. На полпути к двери Ванесса вспомнила, что не закрывала дверь на замок, и, видимо, эта же мысль пришла в голову кому-то снаружи. Дверь распахнулась, и в проеме показались люди. Два крепких парня с «Гордого» с носилками на руках вошли первыми. Следом порог переступил Филипп с тростью в одной руке и с большим саквояжем в другой. Он молча и быстро оглядел ее дом, вдел трость в петлю на поясе и остался стоять у двери, ожидая чего-то.
Носилки представляли собой две деревянные рейки, между которыми была натянута простыня. Еще одна простыня накрывала отца Ванессы сверху, скрывая от посторонних глаз. Девушка старалась не смотреть на белое покрывало, но не могла отвести взгляда. Ей снова стало страшно.
— Сюда? — Спросил один из матросов, тот, что шел впереди. Довольно юный для экипажа такого корабля, как «Гордый», сплошь состоявшего из бывалых мореходов. Его взгляд падал на заготовленную кровать.