— Вы с ним спорили?
— Почти нет. О том, где будет лежать пациент. На самом деле, я выслушал его обвинения и сказал, что будет по-моему, развернулся и ушел, да только с таким ощущением, будто бы я прошел прямо через свиноферму. — Ванесса после этих слов незаметно улыбнулась. — Да и какой смысл спорить с такими, как он? Мартин — пережиток прошлого, один ходячий альманах предрассудков, а разрушать предрассудки логикой — все равно, что толочь воду в ступе. Их нельзя опровергнуть разумными доводами, тем более во время спора, потому что они не опираются ни на разум, ни на действительность, предрассудки лежат вне реального мира. Они — как привидения, бесы, которые вселяются в человека и изводят его до смерти. И других людей тоже. Даже если ты не живешь предрассудками, это не значит, что ты не станешь жертвой слепой злобы и ненависти глупца, погрязшего в них. Вот об этом Солт как раз попросил меня предупредить вас.
— Вы хотите сказать, что он… опасен? Этот старый хрен?
— Следите за своей речью. Знатной даме не пристало выражаться.
— Извините…
— И да, эта старая твердолобая подметка, из дыр которой нескончаемым потоком сыплются предрассудки и религиозный бред, может быть опасна. Церковь никогда не любила алхимиков, тем более девушек, и мы с вашим отцом думаем, что вам может угрожать опасность. Но только в том случае, если мы опустим руки, и болезнь одолеет вашего отца. Я имею в виду окончательно.
— А… Что именно хотел передать отец? Ведь не только эти слова, верно?
— Вы ведь знаете, что ваш отец пользуется королевской милостью до сих пор? И что вас не трогает местная Церковь только потому, что вы — его дочь? Даже несмотря на то, что вы пользуетесь доверием местных жителей.
— Пользуюсь. Именно, что пользуюсь… Для меня это давно не секрет — королевская милость, с которой плавает мой отец, и то, что это благодаря ему и монарху я все еще жива. А про местных жителей вы зря упомянули, их мнение не имеет никакого веса. Если Церкви представится реальная возможность расправиться со мной и не быть наказанной, они сделают это, и мнение жителей ничего не решит. Доверие народа немногого стоит, каким бы искренним оно не было.
— Вы так считаете?
— Народ тоже любил монарха тогда, десять лет назад, — ее голос сделался жестче, — так же доверял ему. И, тем не менее, любовь к нему не помешала им устроить попытку переворота. Я имею в виду, что как бы все хорошо не было, всегда найдется причина, способ, которым Церковь натравит на меня всю деревню. Сейчас ситуация такая же. Отец меня оберегает. Не будет его защиты — Церковь спустит на меня всех собак, и мне придется скрываться в лесах. В лучшем случае.
— А вернуться вы бы не хотели? Я имею в виду, на родину, в королевство?
— Нет, и больше не спрашивайте меня об этом. — Отрезала Ванесса. — Давайте лучше сменим тему. Это не то, о чем я люблю поговорить летними вечерами за ужином при свечах.
— Полностью согласен.
— Филипп… Ну, тогда, когда я назвала Мартина старым… Старой подметкой. Вы назвали меня знатной дамой.
— Назвал, и, по-моему, вполне обоснованно.
— Но почему? Откуда вам известно о моем происхождении? Вам ведь все известно, так?
— Известно, но не все, а только то, что нужно знать. Кстати, вы сами только что проболтались вперед вопроса. Во-первых, да, ваш отец рассказал мне о вас все, что я должен был знать, еще до того, как он впал в полное беспамятство. Во-вторых, я вас узнал.
— Узнал? — Ванесса вспомнила, как ей показалось, что уже где-то видела алхимика, его одежду, слышала его голос, И поняла, что ей не показалось. Она тоже где-то видела Филиппа, как он — ее. Удивление в ней мешалось с недоверием.
— Да, узнал. Маленькая Ванесса Аретин, любимица всего двора, кроме тех, кто терпеть не мог маленьких детей. Я лекарь при дворе короля уже очень давно, и запомнил многих, в том числе и вас. Но должен признать, что вы сильно изменились. И внешне, и внутренне.
— Да, изменилась. — Признала Ванесса, мысленно думая, какое Филиппу есть дело до того, как изменилась с возрастом дочь его знакомого, пусть даже этот знакомый был первым адмиралом флота. — Тогда я была… Ну, как все дети в младшем возрасте. Всюду лезла, носилась по дворцу, как перепуганный заяц, смеялась так, что стаканы звенели. С тех пор десять лет прошло, Филипп. Люди меняются.
— Верно… — Филипп почувствовал, как его мысли о Солте перекликнулись с последними словами девушки, и что-то внутри него дрогнуло. — И все-таки я не думал, что судьба забросит вас так далеко. Не думал, что вы станете алхимиком в Бессмертными забытой деревне.