- Так они ж фанатики!
- Фанатики. И те страхи, от которых они якобы избавляют людей, либо придуманы, либо несущественны. А люди отдают им последние гроши, лишь бы те избавили их от нетопыря или какой-то Белой бабы. Но когда находится настоящая злобная нечисть, на совести которой не одна человеческая жизнь, "коловраты" убивают ее быстрее, чем церковнослужитель успевает помолиться за их жизни.
- И все равно, хорошо, что там этого нет, на Зеленом берегу. Ни маги, ни нечисти, не напастей каких. И люди там добрые.
- Хочу в это верить. От себя же скажу, что они добрые, пока вокруг них все хорошо.
Эрик еще какое-то время стоял рядом, должно быть, ожидая, что Филипп продолжит разговор. Развития диалог так и не получил, в основном потому, что целебный эффект созерцания моря прошел. В голове у лекаря снова поселилась тупая боль, а палуба поплыла куда-то за горизонт. Эрик, заметил, что Филипп пошатнулся и схватился за борт рукой.
- Что с вами?
- Сотрясение мозга. Получил чем-то тяжелым по голове в трюме во время шторма... Прошу простить, я, наверное, пойду в каюту.
Помощник капитана участливо кивнул и снова устремил взгляд вдаль. Филипп, опираясь на трость, чтобы не свалиться, дошел до каюты. Спуск по лестнице занял вдвое больше времени, чем обычно, только из-за сильного головокружения. Из последних сил стараясь не упасть, Филипп стянул с себя плащ, подшлемник и маску, лег на постель. Теперь, когда все дела были сделаны, когда поводов для немедленных волнений не оставалось, лекарь попытался заснуть с чистой совестью. Небольшая каюта капитана все еще казалась ему подобной склепу, однако алхимик уже привык спать в этом месте, да и усталость была слишком сильной. Осталось только недомогание от раны на голове и то незнакомое мрачное волнение, которое он испытывал до того, как выйти на палубу. Филиппу почему-то казалось, что на берегу его ждет что-то мрачное и неприятное, что-то такое, чего он предпочел бы избежать при любых других обстоятельствах.
"Меня ударило слишком сильно. Предчувствие - это магия, это антинаучно. И на берегу меня не ждет ничего страшного, только простые и немного суеверные люди". - Попытался успокоить себя Филипп и очень быстро оставил эти попытки. Он почувствовал, что не верит своим же доводам, и что странное предчувствие - именно его внутренний голос, который сто раз прав, а он, Филипп, пытается обмануть себя доводами разума. От этой мысли ему стало еще больше не по себе. "Ну и что там меня может такого ждать, чтобы я ни с того ни с сего предчувствовал это?" На этот вопрос лекарь не смог дать ответа.
Через полчаса копания в себе Филипп решил оставить странное чувство в покое. Скорее всего, это просто последствия сотрясения мозга, какому-то участку досталось больше, функции нарушились, появились новые ощущения, эмоции, чувства... По прибытии на берег все станет ясно и без полумагических предчувствий, а поскольку сейчас (но только сейчас) он все равно ничего не сможет с этим сделать, то волноваться не о чем. С этой мыслью Филипп перевернулся на другой бок и очистил разум от всяких мыслей. Через минуту волнение и головная боль значительно ослабли, через три он уже спал, и ему снилась жизнь лекаря при королевском дворе за несколько дней до Церковного бунта, случившегося почти десять лет назад.
IV
На следующую ночь после той, когда ливень застал его по пути к дому Ванессы, Нил без причины проснулся посреди ночи. При этом он чувствовал себя полностью отдохнувшим, хотя проспал никак не больше шести часов - по его ощущениям, ночь была глубокой. Так обычно бывает с больными. Они сначала засыпают поздно неспокойным сном, потом просыпаются в такой час, когда всем здоровым и законопослушным людям положено спать. Нил не был болен, хоть и пришел прошлой ночью промокшим до нитки, а в чем-то недобропорядочном его не смог бы упрекнуть сам черт. Юноша просто проснулся посреди ночи так, как если бы проспал целый день.
Какое-то время он непонимающе смотрел в скрытый в темноте избы потолок. Потом повернул голову к окну, в которое узкими ровными полосами сквозь дощатые ставни лился лунный свет. Ко второй кровати, с которой этот свет сгонял тьму. Отец еще спал, его уже не тревожили боли в суставах, как день назад. Лекарство умницы Ванессы, как всегда, работало безотказно. Еще несколько минут Нил водил глазами по дому и думал, что могло бы его разбудить. Никаких разумных доводов не приходило ему на ум. Может, он проснулся оттого, что на него кто-то смотрит? Юноша попытался развлечь себя и представлять в темноте затаившихся чудовищ, как он делал это, когда был гораздо моложе. Это занятие ему надоело еще быстрее. Нилу не хотелось ни то чтобы спать, ему не хотелось даже лежать в кровати. Он чувствовал себя так, как будто давно проснулся и пролежал в кровати несколько часов. В конце концов, юноша решил, что проснулся потому, что выспался, других объяснений раннему подъему не нашлось. Он встал с кровати, стараясь не шуметь, надел штаны и рубаху. Немного подумав, он взял в руки и легкую куртку из выделанной бычьей кожи, решив, что снаружи должно быть холодно. На Зеленом берегу ночью всегда холодно.
Стоило ему надеть куртку, как он ощутил что-то твердое в своем кармане. Понятно, что куртка досталась ему от отца, была старой, а материал не радовала легкостью и мягкостью шелка, но эта вещь врезалась в бок своими ровными гранями и прямыми углами. Еще до того, как Нил запустил руку в просторный карман, он догадался о том, что внутри. Как он и думал, это оказалась книга. Вторая, которую он взял у Ванессы, и которую не отдал вчера. Он заранее положил ее в карман куртки, чтобы точно не забыть, но прошлым вечером второпях он не взял с собой куртку, успел прихватить по пути только одну книгу, лежавшую на виду, и завернуть ее в мешковину, когда начался дождь. Ее, рваную и никому не нужную, он сдернул с колышка соседского забора. Прошлым днем он повесил тряпку обратно.
Теперь, держа в руках книгу, сборник песен и поэм известных бардов прошлого века, он не знал, что с ней делать. С одной стороны, он не прочел их всех. С другой, все песни и не были ему нужны. Так он думал до вчерашнего вечера. Прежде чем уснуть, при свете тающей свечи он прочел одну песню, которая тронула его до глубины души, заставила его чувства всколыхнуться сильнее, чем от всех предыдущих песен и поэм. В ней совершенно не было ничего рыцарского и героического, только путешественник, застрявший среди льдин посреди северного моря. После этой песни Нил задумался, не стоит ли ему прочесть все остальные песни и поэмы, которые он пропустил. Ведь в той одной песне о несчастном путешественнике было больше чувств и смысла, чем в пяти героических поэмах.
Юноша тихо вздохнул и положил книгу обратно в карман. Читать поэмы бардов при лунном свете тяжело, как и вообще читать что-либо ночью, но оставлять книгу дома Нилу почему-то не хотелось. Ему было спокойнее, когда эта книга лежала у него в кармане, так он чувствовал близость чего-то хорошего и приятного, а мысли о Ванессе казались реальнее. Еще раз взглянув на отца и убедившись, что тот спит, Нил открыл входную дверь и вышел из дома в прохладную ночь. Прямоугольник лунного света на миг очертил его силуэт и так же быстро потух.
Какое-то время Нил ходил вокруг дома, поглядывая по сторонам и надеясь, что сонливость скоро придет. Но она не приходила, и юноше вскоре надоело нарезать круги вокруг их с отцом дома. Он вышел на небольшую улочку между домами, дошел до ее конца и свернул направо, направляясь к главной улице, проходившей через все поселение. Он шел коротким путем, срезая путь по коротеньким, кривым-косым улочкам между домами. Через несколько минут юноша оказался на главной дороге, протоптанной сотнями человеческих и животных ног, уложенной колесами фургонов и телег по пути к главной площади и храму. Дорога расплылась после вчерашнего дождя, и грязь пахла так, как пахнет любая деревенская дорога. Мокрой землей, червями, конским дерьмом и прелой соломой. Однако холод схватил грязь, запах стелился по земле, и дорога пахла не так сильно, как обычно. Воздух был влажным и холодным, чистым, нос щекотал аромат леса, травы и влажных зарослей. Залитая лунным светом дорога, отсутствие людей, запахов, звуков, напоминающих о жизни в деревне, все вокруг говорило о том, что ночь - это не время для людей. Ночь жила какой-то отдельной жизнью, совершенно непохожей на дневную.