- Ах ты, черт! - Вскричал гробовщик, чувствуя, как его нога проваливается в гроб. Ботинком он почувствовал мягкое тело того, кого должен был хоронить. Поняв, что произошло, гробовщик рванулся, выдернул ногу из гроба, сгреб рукой кучку земли, в которой поблескивало ребро монеты. Он вылез из могилы так же быстро, как спрыгнул туда, проявив прыть, поразительную для престарелого пьяницы.
Выбравшись, гробовщик с распухшим лицом, еще более красным от напряжения, раскрыл ладонь. Там среди земли блестела золотая монетка с профилем короля на одной стороне и гербом правящей династии на другой. Несколько секунд он любовался монетой, потом положил в другой карман, проверив, что в нем нет дыр.
Тут что-то больно кольнуло гробовщика в голень.
- Аэх, сучьи блохи! - Выругался он и встряхнул штанину на той ноге, в которую его укусила блоха. Потом почесал укушенное место, выругался еще раз и продолжил закапывать гроб. Ничего, он закопает этого чертового покойника, а потом пойдет в кабак и напьется вдрызг. Благо, у него есть, на что пить. И даже это маленькое приключение, страшное до мурашек на заднице, не могло испортить этот прекрасный вечер. Как и укус какой-то блохи, хоть блох на Зеленом берегу отродясь не было.
Да, сегодня определенно был его день.
VII
На корабле Филипп провел почти три часа. Он сошел обратно на берег, когда солнце уже близилось к своей высшей точке, скрываясь за большими облаками. Под его плащом, свернутый в трубку, покоился исписанный лист бумаги, и Филипп нес его бережно, как птенца малиновки. На главной дороге поселения было людно. То и дело попадались женщины, несущие воду от колодца, мужиков видно не было - все либо работали в поле и в лесу, либо сидели в кабаке. Маленькие девочки и девицы помогали матерям. Мальчики разных возрастов визжали, галдели, носились, дрались, швыряли камни в гусей и куриц. Самые младшие проводили время менее изощренно. Например, выискивали что-то необычайно интересное у себя в носу либо в свежей, дышащей паром лошадиной куче. В целом Зеленый берег ничем не отличался от большинства поселений на Большой земле, разве что своим размером. Населения здесь вполне хватало для какого-нибудь небольшого городка. Но Филиппа местное течение жизни волновало меньше всего.
Лекарь шел к храму Деи, что располагался на другом конце поселения от кладбища, и где совсем недавно хоронили Солта... Кропотливая работа над свертком в его плаще, требующая ювелирной точности и концентрации, несколько развеяла горечь после смерти друга и отца Ванессы. Но не полностью. Пока алхимик шел к храму Богини жизни, любви и милосердия, он думал, что, может быть, там он успокоит душу, отпустит мрачные мысли.
Храм не впечатлял исполинскими размерами, колоннами, арками и парапетами, а внутри не было огромного алтаря из священного камня, как в больших городах. Конечно, алтарь присутствовал, как и священный камень, но священный камень можно было увидеть только в виде инкрустации. Тем не менее, храм был большим, гораздо больше тех церквушек, которые он так часто встречал в обычных селах и деревнях. Построенный из обычного серого камня, добротно вытесанного, не поросшего мхом, храм внушал уважение. В тех местах, где крыша не уходила верх почти отвесно, она была крыта черепицей или чем-то вроде черепицы. Такие крыши Филипп видел только в больших городах и у знатных господ. Прямые стены переходили в плоскую крышу, которая ближе к центру возвышалась, изгибалась и переходила в довольно высокий по меркам многих поселений каменный шпиль. Кроме него постройку венчали четыре каменные башни, имевшие форму неправильных конусов, немного раздутые и округленные, по одной на каждом углу здания. Башни язык тоже не поворачивался назвать скромными или сдержанными, и все-таки помпезности в них было немного, наверняка потому, что булыжник, из которого обычно складывали крепости и возводили валы, не выглядел так торжественно. Глядя на все это великолепие, впечатлявшее даже при относительно небольших размерах и сером камне вместо белого мрамора, Филипп думал, что здесь он найдет понимание, и ему не придется пускать ход крайний вариант. Как оказалось, он ошибался.
Священника Филипп нашел в его келье. Тот сразу посмотрел на него неодобрительно, но уже не так, как в первый раз, когда узнал, что Филипп лекарь. Алхимик уже подумал, что его просьба о помощи и разговор в доме Солта сделали свое дело, и теперь будет легче уговорить священника. Конечно, он ошибся. Ни понимания, ни нормального разговора Филипп здесь не нашел.
Ровно в полдень Алхимик снова шел по главной дороге по направлению к кораблю. Он уже перестал обращать внимание на взгляды окружающих и на то, как они шепчутся между собой. Он был весь как на иглах после того разговора с Мартином, который не только вышел ненормальным, но и вообще выходил за рамки любых разумных представлений о разговоре.
Началось все со вполне безобидной просьбы утвердить документ. Один из тех документов, которые священник повсюду носил с собой, их было немного, всего два. Право на свободный вход в закрытую для простых людей территорию и право на жилье, бесплатное и соответствующе требованиям Филиппа. Требование было всего одно: дом с двумя раздельными комнатами, в одной из которых можно жить. Последний документ Филипп и предъявил священнику как главе поселения. Только Мартин увидел содержание документа, как к нему моментально вернулось состояние, потерянное после беседы в доме Солта:
- Я сказал, нам не нужен второй лекарь! - Вскричал священник, багровея, и Филипп понял, что разговор не склеится. И все-таки он попробовал.
Двадцати минут хватило, чтобы у всегда мертвенно спокойного Филиппа повалил пар из ноздрей. Священник был непрошибаем, как скала.
- Я понимаю, что второй лекарь вам не нужен. - Говорил Филипп, выделяя слово "вам". - Но вы - не центр мира и не пуп земли. Есть еще и остальной мир, которому нужно лекарство от чумы.
- Вы доведете нас со своими лекарствами и ядами! Болезнь - это наказание человеку за его грешную жизнь, или испытание, посланное Богиней! И вы не сможете снять с человека болезнь своими ядами и зельями, так же, как не сможете снять ими божественную кару, ваши богомерзкие дела только навлекут на нас еще больший гнев Бессмертной!..
Филипп хорошо помнил свои собственные слова, помнил, как говорил, что разрушать слепую веру и предрассудки разумными доводами - это все равно, толочь воду в ступе. И все же ему очень хотелось, чтобы все закончилось тактично: окончанием спора и нахождением компромисса, но не предъявлением ультиматума. Спустя достаточно долгое для такого спора время Филипп не выдержал и достал тот свернутый в трубочку лист пергамента, который он так бережно нес по пути к храму. Лекарь положил его на столик, практически единственный предмет мебели в келье священника, если не считать стула и кровати.
Только пергамент коснулся поверхности стола, священник оборвал свою речь. Подозрительно уставился взглядом колючих глаз на лист, потом на Филиппа, перевел взгляд обратно на документ. Молчал. Долго.
- Что это? - Наконец, спросил священник. Все еще злобно, но больше удивленно. Он взял лист обеими руками и начал читать. Сухие пальцы сжали документ по краям, сдавили, чуть не разрывая.
"Узнал, шельмец. - Подумал Филипп со смесью облегчения и злорадства. - Разумеется, каллиграфии тебя не учили. Подвоха ты не найдешь, неточностей не увидишь, печати в лицо не знаешь. Но общую форму, вид и содержание ты все еще хорошо помнишь".
- Благосклонность короля. - Отвечал лекарь. - Раз вы считаете, что не обязаны предоставить мне жилье по моему требованию, то, может, вас разубедит документ, подписанный лично нашим монархом.