- Ты ей дорог, ты знаешь это, смертный? Ты заменил ей отца.
Филипп кивнул.
- И поэтому ты умрешь. Ты оградил ее от смерти, от ее судьбы, и примешь ее смерть вместо нее.
Филипп кивнул.
- Ты защищал ее, пока я не мог, и я тебе благодарен. Поэтому покажу тебе то, что будет, и расскажу то, о чем ты не знаешь, но жаждешь узнать так долго. Судьба обходится с ней слишком несправедливо. Слишком многое она потеряла и слишком мало обрела. Но мир устроен так, что каждому воздается по его делам, вере и пережитым страданиям. Благодаря тебе она выживет и получит то, что заслуживает, а ты умрешь. Ванесса должна жить, ей еще многое предстоит свершить. Я проведу ее своим путем к Истине и дам то, что ей предназначено.
- Ты будешь с ней справедлив?
- Сполна.
Ванесса была уже почти на корабле. Внезапно лекарь понял, что когда она дойдет до него, сон оборвется. Он вспомнил то, о чем хотел знать больше всего, и на что уже не оставалось времени спросить.
Но тот, кто перед ним предстал, ясно видел и его мысли.
- Ты не болен. Ты проклят. - Ответил он и бросил кол куда-то за его спину.
Ванесса оказалась на палубе корабля. В мгновение ока исчез эшафот, исчез представший перед ним Бессмертный. Перед ним снова был причал и фрегат, он снова был на трапе. Алхимик увидел свою подопечную, увидел, как она тянется к нему и кричит что-то.
Сзади раздался полный ярости и безумия крик чумного. Ему вторили крики сотен чумных, а Ванесса закричала от страха и отчаяния, протянула к нему руку. Ее держали матросы.
В спину, под левую лопатку Филиппа, вошел кол. Страшная боль пронзила сердце и захлестнула все тело. Мгновением позже Филипп не чувствовал ни боли, ни страха. Ванесса билась в руках матросов и отчаянно кричала, плакала. Филипп улыбнулся ей. Не волнуйся. Это всего лишь сон. Сны кончаются.
Сон завершился ужасной болью во всем теле, способной свести с ума. К счастью для Филиппа, долей секундой позже он уже проснулся.
Филипп проснулся от боли в груди. Или от страха столь сильного, что сердце в панике сжималось до этой самой боли. Едва проснувшись, он забыл половину того сна, но оставшейся половины хватило, чтобы его охватил страх, причиняющий физическую боль.
Он сел в кровати, огляделся, точно загнанный в угол зверь. Через щели между досками окон пробивался лунный свет. Было тихо, как в гробу, и так же спокойно. Филипп встал с кровати и походил по комнате, пытаясь успокоиться. Ведь было чего бояться. Ощущение было таким, как будто он только что разминулся со смертью. Как будто взошел на эшафот, на него уже надели петлю и выбили у него из-под ног полено, и веревка оборвалась, так и не сломав и не перетянув шею.
А разве нет? Разве не эшафот он видел во сне?
Странно как-то, думал Филипп. Все это очень странно. Эшафот на пристани, ощущение, что его кто-то догоняет, он убегает, и призрачная дорожка, по которой шла Ванесса - все это пока еще оставалось в его памяти, но с каждой секундой стремительно улетучивалось. Через десять минут Филипп напрочь забыл про призрачную дорожку, ощущение пережитой погони превратилось в остаточный страх от ночного кошмара, лишенный даже малой смысловой нагрузки. Образ ужасного эшафота с тысячами казненных мутнел с каждой минутой, норовил исчезнуть, должен был кануть в Лету, но не исчезал. Другие воспоминания о сне удерживали его. Те, о которых Филиппу не хотелось думать.
Алхимик не помнил своего палача, он забыл о нем, только проснувшись. Было другое.
Будто лунатик, Филипп слепо ходил по комнате. Страх почти прошел. Даже ощущение чего-то плохого, что приближалось с каждым часом, исчезло. Нет, не исчезло, преобразовалось. Дополнилось. На смену страху и ощущению, пусть реальному, но все же ощущению, не подкрепленному ничем, кроме интуиции и домыслов, пришло знание. Как будто кто-то вложил их в его голову, пока лекарь спал. Филипп теперь знал, какой длины фитиль в его бочке, и знал, что внутри порох. Он знал, когда все кончится, когда свершится что-то плохое и что-то начнется. Что-то страшное, непоправимое случится через три дня, и эта мысль вызывала страх. Но страх, подкрепленный прочным знанием, а не неведением, глодал лекаря изнутри гораздо меньше. Вместо волнений и метаний в его душе поселилась мрачная обреченность.
Выпив еще один флакон с жидкостью, имевшей запах железа, алхимик сел за обеденный стол и погрузился в себя. Сначала у него не получалось, но с каждой секундой ему это удавалось все больше. Сначала он убеждал себя, что снам нельзя верить, что это глупые предрассудки и вызваны они только дневными кошмарами из мира Яви. Но чем больше он всматривался в себя, тем быстрее рассыпалась в прах его уверенность. За годы жизни с этой мраморной болезнью он выявил определенные закономерности в себе, открыл новые свойства своего тела и научился многому. В частности, любое, даже самое малейшее предчувствие всегда сбывалось. Поэтому в его случае "чувствовать" всегда означало "знать". А сейчас он именно знал, и знание это, как чувство превращалось в знание, было сравни видению будущего. Три последующих дня предстали перед ним внутри него. Он видел распорядок каждого из них, время, отпущенное ему, которое неумолимо сокращалось. Фитиль горел. А после них, после этих трех дней, шел черный провал, столь глубокий, что один раз даже взглянув в него, невозможно было выбраться оттуда. После провала не было ничего. Край мира, край Вселенной, граница для простого смертного, которую он по своей природе не способен переступить. Бездна, готовая пожрать любого, кто в нее канет, вместе с его криком.
Но он ведь не верит в вещие сны. Ведь так?..
Что-то ужасное произойдет через три дня. Что-то, что завершит его, Филиппа, существование в этом мире.
Филипп мотнул головой и задумался. Он больше не пытался погрузиться в себя, он видел достаточно, и не нужно было убеждаться в том, что он чувствовал, знал. Эта призрачная дорожка длиною в три дня, провал, знание, появившееся в его голове после того сна. Все это - как если бы кто-то показал ему его будущее и потом закрепил самое важное в его голове, чтобы тот не забыл все сразу, проснувшись. Но ведь было что-то еще, какие-то слова. Он не помнил голоса, не знал, были ли они вообще произнесены или тоже появились у него в голове, словно по волшебству. "Ты не болен, ты проклят" - говорили эти слова.
- Бред. - Произнес лекарь в темной комнате.
Он задумался. Уже не о своем сне, а о том, что было более чем два десятилетия назад. Гораздо раньше, чем два десятилетия назад. Ведь все началось еще тогда, верно? Все началось после тех катакомб, того склепа. И болезнь, и дар предвидения...
"Так, значит, теперь это называется?" - Зло спросил себя алхимик, но понял, что кривит перед душой самим собой. Он ведь всегда знал настроение людей, их намерения, слова, которые крутятся у них на языке, их мысли. Всегда видел людей, животных и места насквозь. Неужели теперь он увидел свое будущее вместо чужих мыслей и переживаний? И какая болезнь способна на такое?
Ты не болен. Ты проклят.
- Бред. - Проговорил он, и почувствовал, что его голос звучит жалко. Как будто умоляя высшие силы, чтобы эти слова действительно стали бредом.
Все началось после того саркофага и кинжала. После того, как он об этот кинжал порезался, хотя не должен был. Мраморная кожа. Чувствительность к чужим мыслям и памяти стен, в которых жили люди. Он уже давно открыл для себя, что может чувствовать мысли и намерения людей. А в его случае чувствовать означало знать, и Филипп чувствовал, видел, как медленно проходят три дня.
Филипп прислушался. Было слышно, как тикают его часы в кармане плаща там, на крючке у входа. Это был единственный звук.
Три дня. Тик-так. Тик-так.
"Что-то случится через три дня, что-то страшное. Что-то закончится. Но что!?" - Спросил он себя, закрывая дрожащими ладонями лицо и стараясь унять растущую панику. Он, кажется, знал ответ. И тут же он почувствовал ладонями, как шевельнулись его губы, сами прошептали слово, как будто его устами завладел другой человек.