И вот один раз пастух – допустим, звали его Ион, то есть Ваня, заплутал вот в такую колдовскую ночь в поисках своей козочки или овечки. И вышел к тому камню. И столкнулся лоб в лоб с девятирогим исчадьем Ада, нечистым (а был это сам Сатана). В свете луны парню привиделось, что это его животина на камне посреди озера топчется, ну, он, понятно, лето, май, или июнь? Или июль? Спутал. Конечно, август! Скинул одежду, полез в воду, поплыл на остров. И вот уже он близко-близко, только видит, это никакая не коза, а дьявол рогатый. "Тьфу ты черт!" – плюнул Ион в озеро, а демон рассмеялся, а от слюны озеро вдруг как зашипит, как застонет, да пошли по нему круги, все разным цветом полыхают, да картины дивные, то ли будущее, то ли прошлое, словом, чудеса дивные кажет…"
Ласло прервался, чтоб пропустить еще стаканчик. Свеча была большая, красная, пасхальная и, сгорая, обретала причудливую форму. То ли ангел? То ли… От неё уже убавилась треть.
– Могу я задать вопрос? – негромко спросил Женя, закуривая от свечи довольно крепкие и дорогие сигареты.
– Валяй.
– К чему эта песня? Какой-то невразумительный анекдот.
– Жалеешь, что согласился?
– Нет. Просто никак не пойму. Я от тебя еще сказок не слышал.
Подумал, вглядываясь внутрь себя, Женя и принял еще чуть спирта. Для-ради профилактики.
– Какая-то она темная. Ни о чем.
– Погоди, я еще не подошел к сути. Это еще зачин. Ну, не хочешь, оставим. Раз пурга, по-твоему…
– Я так не говорил. Всё равно нефиг делать. Пусть будет необычный вечер. Это какое-то иносказание?
– Нет. Всё как есть, слово в слово. Типа как истории про русалок и утопленников. Это не книжное, схоластическое нравоучение. Ну, дослушаешь целиком? Или сразу, не буду томить, финал в трех фразах?
– Хмммм. Давай финал. И если он меня заинтригует… Может, в другой раз доскажешь. А щас я поем и спать, пожалуй. Ты меня усыпил.
– Бун. Ион убил дьявола, выпил кровь дракона и стал бессмертным. Камень раскололся и утонул, а вместо озера стал бить горький ключ с водой, которая лечит зрение.
– Постой, как это Ион убил самого Сатану?! Он же был голый, когда поплыл за козой?.. И, если он убил Отца Лжи, а ты говоришь это, как свершившийся факт, почему тогда в мире по-прежнему всюду бесконечная ложь и преступления?..
– Ааааа…
Ласло помахал рукой, той, что без пальца, над пламенем свечи, выкурил сто первую вонючую папиросу и тогда открыл рот, в котором не было клыков, но не произнес ни слова, а усмехнулся. Он затянулся и выпустил облако дыма прямо в возмущенное лицо Жени.
– Только вот не говори, Христа ради, что ты – тот пастушок.
– Нет. Но мы тут сталкиваемся с необычной для деревенской прибаутки структурой. Вся штука в том, что никакого дракона не было.
– Как – не было?!
– Так. Паренек Ионку – это и был сам Сатана. Он просто не знал этого, когда переплывал спокойное озеро.
– Нонсенс!!
Женя почему-то потерял самообладание и даже двинул в рассказчика столом. Свеча качнулась, покатилась вместе с консервной банкой из-под тушонки, в которую была воткнута, и погасла.
– Вандал! Ты пьян и лыка не вяжешь! Сам только что придумал какую-то х..ню. Она же бессмысленна.
– Нет-нет. Суть в том, что даже Страшный Суд, который освободит человечество, не поможет Сатане, что кусает свой хвост. Его наказание – круг воплощений. Вечность. Я не Ионку. Я только одна ничтожная душа, прилетевшая на ту гору сплясать на празднике у Искусителя.
Всё это время свеча не горела. И не было на кухне окон. На стене тикали часы. Их стрелки фосфорисцировали зеленым. Билось сердце Жени Ляна. Светились огоньки сигареты и папиросы. Да горели алым глаза Чернокнижника.