Жить. Работать. Преодолевать каждый день хвори и несовершенства. Бороться за лучшее. Не для себя. Пошевелил пальцами, проверяя моторику. Нижняя губа при этом жалко оттопырилась, как при парезе лицевого нерва.
Их клан кровососов один из старейших в Европе. Возможно, если принять слова их создателя за догму, древнейший на Земле. Многочисленный и сильный. Готовый к экспансии, готовый к обороне. Так было. За прошедшие после поражения их мастера семь лет, его клан, как опустившаяся женщина, обезглавленный, рассеянный, покатился по наклонной. Сначала они забыли о законах Маскарада, о дисциплине и принципах пропорций и доминант. Выжрали всё, что можно, не осталось тучных запасов, настали черные дни.
Порою Ксандр вытягивал морщинистую черепашью шею, покачиваясь в такт вагону, прислушивался к людским шагам на ковровой дорожке, к биению жизни, к их снам. И снова нырял в темный угол. Достал из нагрудного кармашка платочек, промокнул слезящийся искусственный глаз. Слеза тоже была искусственной. Новый тихий вздох, наполовину похожий на сухой кашель, наполовину – на стон, потерялся в лязге колес.
Когда-то он умер от пневмонии. А не так давно ему пришлось инсценировать свою смерть. Это событие и стало поворотным для него. Круг судьбы разомкнулся, беды посыпались одна за другой. Никогда и ни во что не веровавший при жизни, прагматик и потомственный атеист, Александр Феликсович не мог объяснить себе череду несчастий статистически крайне мало вероятным совпадением. Однако, на всей Земле у него теперь не оставалось ни одного собеседника, с которым он мог бы серьезно обсудить свои тревожные выводы. Смертные не поймут, а бессмертные поднимут на смех.
На ум опечаленному и одинокому старику приходили строчки из некогда любимого им Оскара Уайльда, в переводе Бальмонта. Но на этот раз лишенные изящества и пикантности, а полные до краев горечи и траурного набата.
В часы вынужденного тоскливого бездействия, напоминающий фигурой и носом серую птичку, элегантный киборг подбивал баланс. Складывал, вычитал. Простые алгоритмы успокаивали. Да, за эти семь лет он многое утратил. Но и обрел много такого, что посчитал бы лишним и незаслуженным, дорогим удовольствием при первой земной жизни.
Да, так, он совершал ошибки. И да, как и раньше, непонимание больно его ранило, он лишь научился еще тщательнее не показывать вида. Но он и не подозревал, что новые пути приведут его к новым добрым знакомствам. Новые друзья подарили воистину новые чудесные открытия и щедрые, искренние дары. Надежду. Доверие. Они делились своими мечтами, творчеством, энергией. Подтолкнули к созиданию. Придали решимости.
Состав, приостановившийся на полторы минуты, задребезжал, дёрнулся и вновь набрал скорость. Дождь лил и лил, выдавая месячную норму осадков. Омоет городские кварталы, затопит болотистые места. Вроде, капли падают чуть реже?.. Черный зонтик-трость, его верный спутник, отдыхал, свернут, продет под ремешок саквояжа.
В садоводстве плохие дороги. А он опять позабыл прихватить сапоги. Что ж, вот уж Светлана Чумаченко посмеется, глядя как он балансирует на доске посреди вечной лужи. Надо будет обязательно купить детям конфет.
Его любимый книжный магазин обанкротился полгода назад. Теперь из Москвы по почте, напрямую от издательства придётся заказывать новинки… Упоминание Москвы ужалило память Заможского. Как от озноба перед пробуждением, пошевелился и открыл глаза. В каждом из них, остекленевшем и выцветшем, на дне – бледно-розовый опалесцирующий отблеск. Глаз ночного охотника. Рубиновая оптика. И правда, рассветный час. Поезд прибывает по расписанию.
Надел темные очки. Поеденным молью кашне замотал шею и нос. Сверкнула инкрустированным сине-зеленым крылом стрекоза на лацкане. Раз-два-три, раз-два-три! Сусанне непременно весточку послать, хоть строчку в чатике, мол, доехал, цел. Может, Лиза встретит на машине? Или Виктора попросить? Сережа, его донор, его *гуль* прилетает через два дня.
Дождался, пока все пассажиры покинут вагон. Нетвердой походкой, на негнущихся ногах (ах, он всегда обожал танцевать!), одной рукой придерживая саквояж, другой цепляясь за стенку, двинулся к дверям. Вика, ну и шутница! Его образ беззащитного старика-блокадника и был его броней, его скорлупой. Его Маскарадом. А документы фальшивые? Он всегда умел переключить внимание, "отвести взгляд". Вот только с Соней Козак не сработало, девица была негипнабельна. С едва различимым очаровательным акцентом, с мелодичной интонацией в тихом, шелестящем голосе, обратился к проводнику: "Будьце так любезны, молодой тщеловек, помогицесьм, пшешам, спуститься? Боюсь, не удег'жу г'авновесия…"