– Сережа… Я могу объясниться? Дай мне шанс!
– У тебя их было предостаточно. Все твои слова – ложь, я тебе больше не верю. Так водить меня за нос! Столько лет!
– Витька просто хочет нас рассорить, дорогой. Не слушай его, они с Викторией Николаевной давно на меня держат зуб. Я верну тебе всё, до копейки.
– А честь ты мне вернешь? А веру, а надежду? А?.. Партнеры не должны топить друг друга. Мы одно дело делаем или нет? Почему у тебя есть ещё какие-то левые источники, сделки, доли? Про черный день кубышка?! Какие секреты между нами? Сын шайтана и дочери ишака! Крыса! Лысый черт!
– Сереженька, вы оскорбили память моей матушки. Она была кристально честной и порядочной женщиной, работала всю жизнь на льняном комбинате.
– Но как у достойных родителей мог родиться ты, такой изворотливый мошенник?!
– Я … Я не мошенник.
От беседки с розами и виноградом наконец отделилась фигурка субтильного благообразного старичка в сером костюме. Его такое же сероватое личико было печально и выглядело вполне искренно сконфуженным. Он повторил тихо, почти шепотом, страшно шепелявя и прикрывая рот ладошкой, затянутой в лиловую перчатку:
– Я не мошенник, Серж. Перестраховщик? Возможно, не возражаю.
– Так признайся наконец уже, что ты просто вор!
– Я, пшепшам, чито-то украв у вас, мон шер?..
Старичок, казалось, попал в серьезный просак, места себе не находил от ужаса, что допустил просчет и оплошность.
Серый попинал камушки садовой дорожки. Обмозговал. Покачал отрицательно головой.
– Доверие. Ты – изменщик, предатель, верно Витька мне глаза открыл. Шут с тобою. Живи теперь сам, как знаешь, в том аду, который сам создал. Я даже судиться с тобою не стану. У тебя же медотвод и справка найдется, на любой случай. Ух, и я же еще тебя на свадьбу сестры звал. Подумать только!
Солнце раскрашивало мир в теплые оттенки персика. Утро в своих ладонях держало тишину и чистый, росистый запах лугов. На улице Советской пробуждались птицы в ветвях деревьев, под деревянной крышей второго этажа. Пекари и молочники уже проснулись. Скоро встанут и засуетятся сапожник Каплан, врач Мендельсон и участковый милиционер с веселой фамилией Могила. Юноша Николай поедет на собеседование и провалит. А потом пойдет сдавать документы в институт – и его возьмут. Девушка Надежда откроет в Ленинграде кафе. А девушка Вера в Витебске – скульптурную мастерскую и музей в честь деда. А возле зоопарка другой юноша Николай починит музыкальную школу, сгоревшую много лет назад. Интересно, где, когда и при каких-таких обстоятельствах взяли они денег на свои малые, частные дзяла?..
Пан Заможский кротко улыбнулся на крики и шум своего компаньона и вернулся в дом. Так много дзел! Покормит котика Бублика. Сварит картошку. Погладит зазазанавески.
Из кармашка видавшего всякое пальто фабрики "Большевичка" выпадет на мостовую надушенная Кельвин Кляйн визитка: "решу налоговые споры, аудит, бухгалтерия, сдам, сниму, аренда".
4. Белый Шум
Как говорил Вадим Шефнер:
Где чего-то слишком мало —
Жди серьёзного провала.
Где чего-то слишком много —
Жди плачевного итога.
(Но у нас всё будет хорошо.)
Заможский вышел на крыльцо, осторожно, держась левой рукой в тканевой перчатке телесного цвета за перила, принялся боком спускаться вниз, вниз. Саквояж он прижимал к области сердца. Будто там нес военный архив. Или слиток золота. Или секрет полишинеля.
Трижды он оступился. Первый раз в лоб влетел идущий на таран майский хрущ. Второй – он увидел труп мыши, растерзанной котами прямо на ступени крыльца. Ее уже облепили мухи и муравьи. Преодолевая внезапную гадливость, завернул в чистый носовой платок, переложил под заросли люпинов. А пока пан волнуется страшно. Два дурных предзнаменования. И вот он проходит через наполненную живительной для нашего вампира тенью аркой, за которой уже Старый Город. Поворачивает по привычке направо… И едва не влетает очень болезненно в острый край фургона? Прицепа?.. И замирает, открыв рот. Дверки распахнуты. Внутри советские синтетические ковры "под восток", мешки со строительным мусором, мотки веревок, крючья, молотки, доски. И могильные плиты черного мрамора. На секунду даже почудилось, что там выгравировано его, Заможского, лицо. И даты. Те самые. 1940-2011 Померещилось, конечино.
– Дядя, отойдите. Мы не за вами.
Пошутил рабочий, запирая недра грузовичка на засов.
Вздохнул. Тяжело. Надо собраться. С силами. Разобраться и собраться. Собраться с духом. И выйти. Выйти из блаженного сумрака. На свет божий. В лучи безжалостного солнца. Сияющего как вечный свет истины.