— Там, наверно, ребята лучше меня лепят. Я ж просто так… Что тут такого!..
Лишь своё увлечение историей он, должно быть, считал серьёзным, потому что вступил в кружок и изредка советовался о чём-либо с Прокофием Семёновичем. В таких случаях они прохаживались, бывало, по коридору, причём оба держали руки за спиной и оба слегка горбились.
Саша не робел перед Прокофием Семёновичем. Вообще же он был необыкновенно застенчив. Когда его вызывали отвечать и он знал урок, то, едва став лицом к притихшему, ожидающему классу, сразу так смущался, что половина знаний вылетала у него из головы. Учителя поэтому спрашивали его иногда после уроков, в пустом классе. В таких случаях он отвечал на «отлично». А в других случаях получал «хорошо», реже — «посредственно», и, пока он запинался и мямлил, я чувствовал над ним превосходство: даже выучив урок кое-как, я сумел бы ответить лучше…
— Прокофий Семёнович, почему Саша Тростянский не поехал? — спросил я у нашего руководителя, который наливал себе в ту минуту чай из маленького дорожного термоса.
— Саша? Он получил на испытаниях две четвёрки. Конечно, на устных испытаниях. — Прокофий Семёнович прихлебнул из кружечки. — Ну, и, как говорится, не прошёл по конкурсу… Очень жаль.
— А если б я, допустим, получил на каком-нибудь испытании «плохо», тогда он поехал бы?
— Если б ты получил двойку? — повторил Прокофий Семёнович неторопливо. (Я с волнением ждал его ответа.) — Да, в этом случае, вероятно, Саша был бы сейчас на твоём месте. Но так как здесь всё-таки ты, а не он, возьми, Михаил, у старосты листок бумаги и напиши кратко, чем в первую голову тебя привлекает путешествие. Пусть об этом, Георгий, каждый напишет, — сказал Прокофий Семёнович нашему старосте Жоре Масленникову. — Мы потом все листки вклеим в коллективный дневник.
Жора дал мне листок, я положил его на книжку, прикоснулся к нему отточенным карандашом, но не вывел и первой буквы: задумался…
Вагон покачивало, и кончик карандаша сам скользил по бумаге, вычерчивая тоненькую кривую. Мне вспомнилось, как Саша Тростянский объяснял, почему, отвечая урок, скупится на подробности:
«Ведь неудобно перед учителем — он же это всё без меня прекрасно знает, скучно же ему, должно быть, когда я рассказываю…»
Сам я, отвечая, никогда не думал, интересно ли в это время учителю. Я стремился отвечать как можно лучше, и всё. То, что учитель выслушивает одно и то же, быть может, в тысячный раз, даже не приходило мне в голову. И никому другому тоже. Одного только Сашу могло это смутить…
— Ты чего же не пишешь? — спросил меня Жора Масленников. — Не знаешь что́? Вот прочти для примера. — Он протянул мне веером несколько листков.
Я прочёл:
«Меня больше всего радует то, что, путешествуя, можно будет познакомиться с большим числом исторических памятников времён греческой колонизации Черноморского побережья»… Больше ничего. Коротко и определённо. И подпись — Саша Тростянский.
Этот неподдельно серьёзный Сашин ответ привёл меня в смятение. Я вдруг ясно понял то, о чём не задумывался ни в последние дни, ни раньше. Меня не интересовали в Крыму памятники времён греческой колонизации. Я мечтал увидеть море, горы, виноградники, кипарисы, пирамидальные тополя. Меня взяли в путешествие, но интересы мои были ничуть не научные. А Саша, которого интересовали следы греческого владычества на Черноморье, остался дома…
И мне стало совсем не по себе.
III
Не могу подобрать других слов: каждый день путешествия был прекрасным и неповторимым. Но это не значит, что мне было очень хорошо в те дни. Это значит только, что я всё время ясно себе представлял, как прекрасно было бы Саше на моём месте.
Мало сказать, что мысленно я легко и поминутно ставил его на своё место. Буквально на всё я смотрел сначала своими глазами, а затем — не желая того, против воли — Сашиными глазами. Во всяком случае, я десятки раз чутко и мгновенно угадывал: здесь ему было бы очень интересно. Мне почти не интересно, а его бы отсюда не вытащить!..
Когда я в первый раз вошёл в море (это было в Керчи) и почувствовал под ногами гладкое песчаное дно, окунулся в тёплую, плотную, голубую воду, я завопил от радости, какой ещё не испытывал, но тут же подумал: «А ведь это заслужил Саша»…