Виктор вскакивает и бежит в прихожую, но у двери круто тормозит, сообразив, что измят и встрёпан…
Тушнов на лестнице говорит:
— Алёша Громада дома?
— Он дома, — отвечает Флора Александровна и распахивает перед ним дверь.
— Здрасте. Позовите, пожалуйста, Алёшу, — отрывисто произносит Тушнов, не переступая порога.
— Сейчас… Ты заходи. — Флора Александровна слегка растеряна.
— Можно, да? — быстро переспрашивает Тушнов.
Он входит, и несколько мгновений все его разглядывают. Потом Флора Александровна кричит — громко и несколько нервно:
— Алёша, к тебе товарищ!
Виктор отступает от двери. «Не Инна… И как это я себе вообразил только…»
— Привет! А я не слышал, как ты пришёл, понимаешь, я на рояле играл… — тараторит Алёша, выбегая навстречу Тушнову. (Он так частит, что Флора Александровна вспоминает, как его в своё время лечили от пулеметности речи.)
— Умеешь? — спрашивает Василий, глядя вбок.
Алёша уводит его в столовую.
Проводив их взглядом, Флора Александровна поёживается:
— Как-то тревожно даже… Не хочется оставлять их одних.
— Что страшного, подумаешь! — пожимает плечами Зоя. — В крайнем случае, Алёшка на этот раз даст ему сдачи.
— А может, не даст? Может, Алёшка — толстовец, непротивленец? Мы же не знаем его взглядов, настроений… — говорит Саша.
— Остришь? — спрашивает Зоя.
— Да, настроения… — Флора Александровна что-то вспомнила. — Была я сегодня в школе по поводу Алёшиных дел, и вдруг мне говорят, что Виктор…
С полотенцем через плечо появляется Виктор. Он идёт в ванную сполоснуться.
— И что же тебе «вдруг говорят»? — небрежно осведомляется он.
— А ты, оказывается, дома… Говорят, что ты написал очень странные… — Она обрывает себя. — Ну, это разговор серьёзный. Сначала тебя накормлю.
— Спасибо.
— Сейчас тебе разогрею…
Тем временем в столовой Тушнов, кажущийся чуть пришибленным в непривычной обстановке, легонько отводит руку Алёши, который протягивает ему два увесистых альбома.
Указывая на рояль, он спрашивает:
— Ваше?
— Конечно, — просто отвечает Алёша.
— «Конечно»! Бывает, на время пианино берут.
— Это не пианино. Рояль. На нём, говорят, один раз сам Рахманинов играл.
— Специалист был?
— Выдающийся композитор, — поясняет Алёша почти без наставительности.
— А… — говорит Тушнов. — Вообще-то неплохо у вас. — Он широко разводит руки в стороны. — И метраж… и… — Он указывает на картины, висящие друг напротив друга: на одной изображены пушкари, ведущие огонь прямой наводкой по наседающему противнику, на второй битая дичь в соседстве с очень яркими овощами — помидорами и красным перцем.
Алёша раскрывает альбом и негромко произносит:
— А это папа…
Тушнов смотрит:
— Генерал был?
— Генерал-лейтенант артиллерии, — уточняет Алёша.
— В войну убило?
— Что ты! Мне уже год был, когда он умер. Инфаркт. — Минуту Алёша молчит — не скорбно (ведь он не помнит отца), а просто как положено, он знает, в таких случаях, — потом оживлённо рассказывает: — А во время войны папа один раз перед наступлением сосредоточил двести орудий на километр линии фронта! Про это в истории Отечественной войны есть. Папа первый такую плотность огня создал! Двести орудийных стволов на один километр, представляешь?!
— Ого! — Тон у Тушнова не очень прочувствованный. — Пенсию за него получаете?
— Получаем. Мать — пожизненно, а я — пока институт не кончу.
— Много, да?
— Не знаю… — Маленькая заминка. — Мама говорит, меня это не должно интересовать. А твой отец жив?
— Как будто жив, — говорит Тушнов и пожимает плечами, не то удивляясь этому, не то в этом сомневаясь. — Я его не видал пока что…
— Ну да?! Как это?..
— Да! Они с матерью… — Он хмурится и, точно уже ответил, спрашивает сам: — Брат стихи пишет?
— Чей?
— Твой.
— Кажется!
— «Кажется»! Точно. Я слыхал, из десятого класса ребята говорили: стоющие стихи. — Васька понижает голос. — Ему даже за них попало. Его, может, за них будут тягать…
— Я не знал, — говорит Алёша.
— А он дома сейчас?
— Виктор? Не знаю. Кажется. А что?
— Ничего.
И тут Алёша понимает, что Василия интересует не он, а Виктор. Но Алёша не очень самолюбив. Ему, в сущности, всё равно, чем гордиться: своими марками или своим братом, своей игрой на рояле или тем, что на этом рояле играл один раз сам Рахманинов. И он снова раскрывает альбом и дружелюбно предлагает:
— Показать тебе фотографии нашего Виктора, когда он был маленький? Зоя сама снимала.